x
≡ каталог
Cadmus
на главную о проекте отправить запрос

КАДМ И «ГАРМОНИЯ»

СТРЕЛЕЦ

Раскрывая строку входящих в электронной почте, я почему-то подумала о том, что меня никогда не мучила ностальгия по бумажным письмам. Мне не хотелось чувствовать в руке полноту конверта, слышать звук разрываемой бумаги, шелестеть страницами. И даже отсутствие возможности смять и выбросить прочитанное в корзину меня не сильно огорчало. Хотя вот этот жест — порвать и выбросить — красив.

Письмо было от моего литературного агента, Дины. Она уже пару лет отбирала для меня предложения, которые поступали в ее контору от многочисленных компаний, с которыми она охотно и даже азартно сотрудничала. И — спасибо ей большое — оставляла мне только самые интересные заявки.

На этот раз запрос был от сценарного агентства «Гармония». Ничего не говорящее мне название, как обычно. Им понадобилась разработка сюжета для авантюрного сериала со сквозной интригой и персонажами. Аудитория: 35-50, мужчины и женщины. Формат горизонтальный или горизонтально-вертикальный, 12 серий + пилот.

Просто подарок какой-то. Наконец-то можно попробовать пристроить свою давнюю «тему», ноги которой растут из одной почти интимной истории двадцатипятилетней давности, когда я окончила университет и поехала в Витебск на свадьбу к Шиловичам в довольно большой компании наших общих с женихом и невестой знакомых.

Но в Витебске выяснилось, что помимо студенческих друзей у Шиловича есть еще не менее теплая школьная компания. И эти его «витебляне» почему-то сразу стали с нами, «минчанами», задираться. К тому моменту, когда причина их нападок выяснилась, (и заключалась всего-то в том, что Витебск, дескать, культурная столица, а Минск совсем наоборот) обстановка была уже совершенно нестерпимой, и с вечеринки пришлось попросту сбежать.

Тут для понимания ситуации важно упомянуть, что в нашей минской компании была одна ослепительная красавица — Тома Геращук. Без дураков, ангельской внешности девица. Я даже немного тушевалась по этому поводу. Сильно тушевалась, чего уж там. Но в ту поездку приключилось невероятное. С нами из Минска прилетел еще некто Денис Земельский. В универе он с нами не учился, у него с Шиловичем были отдельные отношения. Вероятнее всего, коммерческие.

Но к делу это не относится. Был он утонченный красавец в моднейшем джинсовом прикиде и с волосами до плеч. И он на меня запал. На меня, не на Тому!

Именно Земельский предложил мне улизнуть с того нервного праздника. И моментально заморочил мне голову. Он оказался фотографом, гурманом, фарцовщиком и поклонником всего забугорного, что по тем временам было небанально. Земельский привел меня на квартиру к своему витебскому приятелю, который, конечно же, был в отъезде. Ночью на кухне он кормил меня моим первым в жизни «йогуртом» — в десертную миску слоями выложил творог, сметану и варенье. Он показывал мне западные журналы, которые, конечно же, водились в приятельской квартире. Как сейчас помню, самыми замусоленными там были страницы с фотографиями самых длинноногих моделей. Он рассказывал мне вещи, о которых я понятия не имела, поскольку о них не писали в советской прессе, а к иностранной у меня доступа не было.

Я, конечно, сразу в него влюбилась, хотя и понимала, что история будет недолгой. Дома меня ждал будущий муж, с которым уже был назначен день свадьбы. И у Земельского в Минске осталась подруга. Опять же очень нестандартная — студентка-перуанка. Но даже если бы не это, я никогда бы не поверила в то, что такой красавец мог бы серьезно мной увлечься.

Практически первое, чем он стал запудривать мне мозги (если не считать сообщения о появившейся в мире загадочной болезни под странным названием СПИД), был рассказ о чудесном модельере Иве Сен-Лоране. В одном из тех иностранных журналов, что валялись в квартире приятеля, Земельский наткнулся на картинку мавританского сада, и сообщил, что это усадьба Сен-Лорана в Маракеше. Стены этой виллы выкрасили в пронзительно синий цвет еще до того, как Лоран ее купил, но оттенок стал знаменит как «синий Сен-Лорана».

Тогда, правда, все это меня не слишком заинтересовало, поскольку о Сен-Лоране я едва знала. Но цвет понравился, и я захотела подробностей. Земельский не скупился, но видимо и сам был не слишком сведущ. Поэтому от фирменного лорановского синего он быстро перешел к рассказу об Иве Кляйне, который не просто присвоил свое имя другому оттенку синего, но даже получил под это дело патент.

Личность этого Кляйна, со слов Земельского, была фантастической. Был мореходом, знал восточные языки, большую часть жизни зарабатывал как инструктор по дзюдо.

Но известен стал как художник. В 1950-х у него начался «синий период», когда он выставлял одинаковые синие картины, запускал синие шары в небо Парижа и заставлял измазанных синей краской обнаженных девиц, которых звал «живыми кистями», валяться на листах бумаги. Иной раз их просто таскали по полу. Идея пришла Кляйну в голову из-за дзюдо и воспоминаний о том, как отпечатывается на мате брошенное на него тело.

Кляйну было 34 года, когда он умер после третьего сердечного приступа. Запатентованный им «Международный синий Кляйна» имеет шестнадцатеричный код #002FA7, и это первый случай в истории, когда кто-то получил патент на цвет.

К несчастью, на этом месте меня переклинило. Я заявила, что настоящий художник не может мазать все одной краской. Это сейчас меня очень даже подкупают теории о том, что «только узкие рамки отличают стройную концепцию от бессвязных суждений». А тогда я повела себя крайне глупо и даже нахлынувшая влюбленность не отвлекла меня от бредней про широкую палитру художника.

Последовала ссора, разрыв и проводы в гостиницу. Тома, с которой мы делили гостиничный номер, была уже на месте. И назавтра все мы благополучно улетели домой.

В аэропорту и в самолете мы с Земельским старательно делали вид, что не знаем друг друга. И потом в Минске, когда какое-то время еще случайно сталкивались в городе. Затем времена совсем переменились. Он разбогател, женился, уехал в Москву, устроил там бизнес, еще больше разбогател и канул.

А я с тех пор стала носиться с идеей книги о синем цвете. Каждую из ее глав я хотела посвятить какому-то оттенку синего. К тому времени у меня уже родилась дочь, и я решила написать эту книгу для нее. Потому что даже мне самой затея не казалась заслуживающей взрослого читателя.

Я даже начала сочинять эту историю. Главной героиней там была девочка, которая вместе со сказочной простушкой Синькой и принцем Ультрамарином отправлялась на поиски Синего Гризайля. Термин «гризайль» мне удачно подвернулся в какой-то из книг по искусству, которые я тогда потребляла тоннами. Правда, для гризайля, то есть письма оттенками одного цвета, чаще всего выбирают серые тона. Но меня это не смущало:

«В сказочной стране Синестрании, которая находится в Цветном Мире случилось «што-та плахоэ» — украдена «Большая Синяя энциклопедия», в которой записана история Голубых и Синих народов, которая является частью всеобщих «Хроматических хроник Цветного мира». Меж тем близится очередная встреча представителей «разноцветной семерки» в Спектральном зале Радужного дворца, где синее кресло за полукруглым столом должен занять король Ультрамарин, а голубое — княгиня Лазурь.

Если «Синяя энциклопедия» не будет найдена, сине-голубой династии придется покинуть Спектральный зал и их места (сразу два, поскольку среди цветных они самые влиятельные) займут другие. Например, кто-нибудь из ставленников султана Смарагд ибн Малахита.

Но главная опасность поджидает сине-голубых в том случае, если злоумышленником окажется кто-то из своих. Кто-то, кто с помощью книги решил получить власть и завладеть местами за полукруглым столом. Лишь хранитель Книги, старый волшебник (куда же без него и без его синей мантии, в которые обычно одеваются все маги) знает важный нюанс. Как только злодей с похищенной энциклопедией переступит порог Спектрального зала, на него тут же ляжет «несмываемое пятно», и в ту же минуту весь сине-голубой род будет проклят во веки веков и навсегда исчезнет из Цветного мира».

Таков был замысел, но с книжкой тогда так и не сложилось. Я увлеклась темой, скорее углубилась в нее, материала становилось все больше, и я в нем просто увязла. В какой-то момент я осознала свою беспомощность, приняла волевое решение и книгу забросила. В дальний угол. Периодически добираясь туда во время уборки, я натыкалась там на свою незаконченную рукопись, перелистывала ее, вздыхала и упрятывала вновь. С каждым разом все дальше.

Уборки, особенно влажные, я никогда не любила, но с тех пор даже у меня утекло много воды, и теперешний второй шанс почему-то кажется мне стоящим.

Заказчик, конечно, может не согласиться: невозможно игнорировать самое распространенное теперь значение слова «голубой» и невозмутимо использовать его просто для обозначения цвета.

Но я попробую.

СЦЕНАРНАЯ ЗАЯВКА НА МНОГОСЕРИЙНЫЙ ФИЛЬМ

РАБОЧЕЕ НАЗВАНИЕ: «Похищение Европы»

ЖАНР: остросюжетный детектив

АННОТАЦИЯ (ЛОГЛАЙН):

Агент секретной службы распутывает случайно подвернувшееся дело, которое может оказаться как чьей-то невинной забавой, а, следовательно, напрасной тратой времени и сил, так и тщательно спланированным преступлением ни много ни мало как против всей европейской цивилизации.

ПОЭПИЗОДНЫЙ ПЛАН (ТРИТМЕНТ):

Гризайль (Серия 1, она же пилот)

В одной из европейских нейрохирургических клиник появляется странный пациент. Некто Хьюберт Бигэнд, как числится в документах пострадавшего, попал в клинику в результате аварии и черепно-мозговой травмы и теперь находится в глубокой коме. В процессе сканирования мозга и последующей операции хирурги обнаруживают интригующую деталь. В мозг пациента вживлен беспроводной микрочип (имплантат) с набором чувствительных электродов, который позволяет считывать его мозговую активность.

Предварительный анализ информации озадачивает нейрохирургов и заставляет их обратиться в местное отделение секретной службы. Оперативному сотруднику этого ведомства, прибывшему по запросу, медики сообщают сразу несколько загадочных, на их взгляд, обстоятельств.

Во-первых, вживленное устройство в мозге пациента расположено в районе так называемого «голубого пятна». Эта зона мозга является одной из важнейших структур центральной нервной системы. Голубое пятно отвечает за физиологическую реакцию на напряжение и тревогу, модулирует потоки информации, регулирует функциональное состояние ЦНС. От него зависит настроение человека. Поэтому хирургическое вмешательство в эту зону представляется нейрохирургам оправданным только в самых крайних случаях, а точнее, неоправданным вовсе.

Но мало того, что имплантат, в режиме реального времени считывающий мозговую активность пациента, был в таком странном месте. Этот герметичный титановый контейнер с аккумулятором, преобразователем нейронных сигналов, передатчиками и зарядным устройством, способным работать через кожу и «окном» из синего сапфирового стекла для передачи информации, похоже, представлял собой всего-навсего «протез для памяти», позволяющий быстро и легко запоминать все, что может пригодиться, а потом эту информацию быстро находить.

То, что собирал и хранил в своем электронном «блокноте» Хьюберт Бигенд, врачи подробно не анализировали, но даже беглого знакомства было достаточно, чтобы понять, что все там вертится вокруг синего цвета. По их мнению, целесообразности в том, чтобы проводить сложную и опасную операцию лишь для того, чтобы дать человеку возможность немного поиграть и поразвлечься, не было никакой. Или, чтобы разглядеть эту целесообразность, нужна другая компетенция. Для этого, собственно, и приглашен сотрудник спецслужб.

К тому же, доступ к «синей» информации имеет не только сам Бигенд. У коматозного пациента, как выяснили в клинике, есть «подписчик» — известная американская компания, практикующая цифровую идентификацию цветов. Настолько знаменитая, что ее веерообразные каталоги-раскладушки с пронумерованными цветными эталонами хотя бы раз в жизни попадали в руки любому человеку.

В свете, а точнее в цвете всех этих фактов, агент, прибывший в клинику по вызову врачей, понимает, что ему нужно найти ответы на следующие вопросы:

Кто этот человек? Почему вокруг него так много синего, и даже костюм, в котором пациента доставили в клинику после аварии, был ярко-синим? Что означает его «дневник», есть ли в нем что-то криминальное, и если да, то что именно? Какова роль заокеанской компании? Имеется ли тут связь с кибертерроризмом?

(Последний вопрос у агента должен возникнуть обязательно, поскольку кибертерроризм на сегодня является главным триггером для любых спецслужб.)

Агент докладывает по начальству, и делу дают предварительный ход, поручая его все тому же агенту. Для начала он знакомится с протоколом дорожной полиции, составленным на месте аварии, и выясняет, что по свидетельству второго участника происшествия, который остался жив и находится в больнице, но в отличие от Бигенда пребывает в сознании, именно ярко-синий костюм последнего стал причиной столкновения. Он буквально загипнотизировал водителя, ехавшего по встречной полосе, который всего на мгновение потерял контроль над ситуацией, но в результате не справился с управлением и врезался в машину американца.

Агент заинтригован тем обстоятельством, что имея такое фантастическое устройство в мозге, этот тип не обзавелся каким-нибудь датчиком бодрствования. Но гораздо более серьезный вопрос возникает по поводу гражданства потерпевшего. Выясняется, что его документы — фальшивка, а человека с таким именем и конторы, которой он якобы владеет, просто не существует.

Владелец рекламного агентства «Синий муравей» Хьюберт Бигенд — это всего лишь плод фантазии американского писателя Уильяма Гибсона. В его романе персонаж с таким именем одевался в костюм цвета «международный синий Кляйна». По сюжету он носил его именно для того, чтобы обескураживать интенсивностью этого цвета других людей.

При этом оперативный осмотр места происшествия и машины теперь уже неизвестного пострадавшего не дает никаких результатов, так же как изучение предметов, найденных патрульной службой на месте аварии и агентом в гостинице, где лже-Бигенд остановился, зарегистрировавшись по подложному паспорту, и где провел несколько дней до катастрофы.

Единственное свидетельство его возможной причастности к незаконной деятельности — это записи, которые он делал при помощи мозгового чипа и выкладывал в своем облачном электронном дневнике.

Они были похожи на то, как если бы с помощью специальной программы он делал скриншоты каких-то картинок, а потом из каждого скриншота вырезал бы полоски в пиксель толщиной и снова сжимал их. В результате получался какой-то оттенок (понятно, синего), который лже-Бигенд обозначал уже словами. Оттенков было двенадцать, и они носили имена стран или городов. И каждая картинка, легшая в основу нарезки, тоже имела свое название.

Оперативник пытается самостоятельно проанализировать эту информацию, но вынужден признать свою несостоятельность. Собранные им сведения передают в аналитический отдел секретного управления. Экспертом по «синей» головоломке назначают Мишеля Пастуро, который известен в управлении как «последняя надежда». То есть, если уж Пастуро в чем-то не разобрался, значит, не разберется никто.

Поскольку аналитика в структуре современной разведки считается ахиллесовой пятой, а объем информации, которую нужно обработать и связать воедино, зачастую бывает грандиозен, от экспертных заключений требуется быть хотя бы минимально полезными оперативникам, то есть поддаваться дальнейшей разработке.

Изучив дневник лже-Бигенда, Пастуро приходит к выводу, что дневник этот представляет собой зашифрованный план террористической атаки, которая будет организована в каком-то одном из указанных в дневнике мест или во всех одновременно. Какой именно напасти могут подвергнуться эти города и страны, легендарный аналитик пока определить не может, а потому предлагает воспользоваться методом «опережающего отражения». Для пояснения этой стратегии он приводит пример с деревьями, которые осенью сбрасывают листья, замедляют физиологические процессы и обезвоживаются, готовясь встретить зиму. Главное, что они делают это до наступления холодов, то есть «принимают меры» заблаговременно, до того как вступают в силу внешние обстоятельства.

В случае с разведывательной операцией все-таки требуются дополнительные управляющие и корректирующие сигналы с мест событий. Поэтому Пастуро предлагает начальству направить агентов в каждую из точек, указанных в «синем» дневнике, но руководство, не убежденное приведенными доводами, санкции на это не дает.

Для работы по делу, которое, тем не менее, не закрывают, выделяют только одного агента, того самого, который начинал расследование и «привел» эту тему в контору.

Как и в любой секретной службе аналитики и оперативники не пересекаются в работе, их полномочия намеренно разделены. В операции, которая получает условное обозначение «Похищение Европы», это правило тоже работает: оперативник и аналитик друг с другом не встречаются, общаются удаленно и откликаются на псевдонимы «Агенор» (аналитик) и «Кадм» (агент).

КОЗЕРОГ

Теперь у меня две задачи. Определиться с лейтмотивом очередной серии, то есть с ее «заглавным» цветом, который лже-Бигенд якобы использовал в своем дневнике в качестве шифра для места будущих событий. И выбрать это самое место, а точнее как-то оправдать свой выбор. Потому что я хочу, чтобы это был Витебск. Во-первых, потому, что там я подсела на «синюю» тему, во-вторых, потому что если это и Европа, то очень символическая и слишком восточная. А мифологический Кадм отправляется на поиски своей похищенной сестрицы Европы как раз с востока. Собственно, и сама Европа — восточная царевна, а их общий папа Агенор — восточный царь.

Поскольку история только затевается, оттенок для начала нужен самый темный, почти черный. Пусть это будет ноктюрн, цвет ночного неба.

Места тоже должны быть мрачные, дикие, про которые в полноценной Европе думают, что народ там вечно ходит в меховых шапках, а ноги обматывает звериными шкурами. И если не дерется, то поет. Потому что племя хоть и воинственное, но музыкальное. Презирающее земледельцев и ценящее разбойников.

Кстати, о разбойниках. Выяснилось, что продюсерская студия «Гармония» не сразу покупает у авторов сценарии, а сначала отбирает их по конкурсу. В открытом доступе на сайте этого агентства я нашла короткие аннотации претендентов. Судя по датам их публикации, база данных обновляется довольно часто.

Среди членов экспертного совета, состав которого тоже был на сайте, знакомых фамилий я не увидела. Зато мне показалось, что в графе «Тематический план» я нашла свою собственную заявку. Еще не поданную и даже не написанную. Я говорю «показалось», потому что не сразу даже поняла, что речь обо мне. Заголовок «Цветная революция» меня не зацепил, но рядом я прочла свою фамилию. И еще вот это: «Европа на грани перемен. Что-то там вот-вот случится. Горизонт уже окрасился предчувствием непоправимого. Осталось только выяснить оттенок грядущих катаклизмов». Не поручусь, что написано было именно так, но «цветные» слова точно были выделены курсивом.

Но как моя заявка, которую я и обдумывать-то стала только после того, как Дина… Вот пусть Дина мне все и разъяснит.

Однако в ходе телефонной беседы, которая сильно смахивала на допрос, признаний добиться не удалось. Дина настаивала, что знает только то, что знает, и обо всем ей известном еще вчера сообщила мне в письме: есть, дескать, такое агентство, у них собственная студия, им нужен сценарий. Ладно, Дина, пока-пока. Живи.

Утром я, конечно же, позвонила еще и в «Гармонию», но трубку там не взяли, а на электронное письмо ответили, что «возможно, произошло недоразумение, и редакторы по ошибке указали не того автора. Примите наши извинения». После этого «моя» заявка с сайта агентства исчезла.

Вот я и говорю, что мне показалось, что я ее видела. Предъявить «Гармонии» мне теперь нечего, а потому можно продолжить насчет Кадма и Витебска.

«Ноктюрн» для обозначения темно-синего цвета, конечно, достаточно экзотичный выбор, зато у него есть музыкальный смысл. А там где музыка, цвет, Российская империя 1910-х (и Витебск тогда еще в ее составе) — там композитор Скрябин, который мечтал написать «Мистерию», но не успел. Слишком величественным замышлялось произведение, для исполнения которого на одной сцене должны были быть задействованы мастера всех искусств. Воплотиться в жизнь оно должно было один единственный раз, после чего человечеству, которому в полном составе полагалось в этой постановке участвовать, надлежало достичь космогонического экстаза и уступить место людям новой пробы.

На такой масштаб Скрябин замахнулся ближе к концу жизни. А в начале любил как раз ноктюрны. Широкой публике и вовсе известен в основном благодаря своему цветному слуху.

Правда, он не видел в цвете ни ноты, как чаще всего бывает при такого рода синестезии, ни даже тембры, как, к примеру, Кандинский, которому голубой цвет напоминал звук флейты, синий — виолончель, темно-синий — контрабас, а самый темный оттенок синего, то есть ноктюрн, он сравнивал с органом.

У Скрябина все было сложней. Но как именно, сегодня никто толком не знает. Как-то несерьёзно распорядился этой своей идеей композитор Скрябин. Партию света он записал только однажды, да и то обычными нотами.

Но я больше сожалею о том, что синева в слове «синестезия» слышится только русскоязычному уху. И вряд ли аналитик Агенор может считать это в дневнике лже-Бигенда, который он изучает «где-то в Европе». Хотя мне ничто не мешает сделать его настолько проницательным, чтобы он это заметил.

Ноктюрн (Серия 2)

Агент Кадм в качестве колумниста одного из ведущих европейских музыкальных изданий приезжает в Витебск на фестиваль искусств. Это ежегодное событие на этот раз целиком посвящено композитору Скрябину и разным аспектам современной визуальной музыки.

Агенор выбрал фестиваль в качестве первой цели своего расследования, поскольку в «синем» дневнике лже-Бигенда он обнаружил раздел, помеченный названием очень темного оттенка синего, и привязанный почему-то к музыкальному и художественному авангарду России начала XX века.

Кроме того, Агенор разузнал, что известная русская газовая компания, главный спонсор нынешнего витебского фестиваля, подала заявку на патент одного из оттенков синего цвета, который она считает своим фирменным, поскольку он присутствует на ее товарном знаке. В патенте этот цвет должен быть указан в соответствии с индексом из каталога той самой американской компании, которая подписана на дневник лже-Бигенда. И хотя в дневнике никаких указаний на это нет, Агенор тем не менее счел этот факт небезынтересным.

Он дает Кадму самые подробные инструкции, а еще личный совет — не посещать без крайней надобности мероприятия, где предполагается хоть какое-то, а особенно одновременное воздействие на слух и зрение. Агенту нужно постараться добывать информацию из опосредованных источников, например, из сплетен, которых бывает более чем достаточно в кругу тех, кто обычно посещает такие фестивали. Ключевым словом во всяких разговорах для Кадма должно стать слово «синий» и все его оттенки. То есть, ему следует буквально обратиться в цветной слух.

В Витебске у агента Кадма действительно с самого начала нет недостатка в источниках. Первый же встречный, с которым он по приезде знакомится (возможно, у стойки регистрации в гостинице), обрушивает на него поток информации, характеризуя публику в Витебске как сборище на любой вкус и цвет. Но, как водится на подобных фестивалях, аудитория примерно поровну делится на две категории — люди из мира искусств и те, которых «не видно, но при желании можно услышать» (т.е. коллеги Кадма).

Агент отправляется по адресу, указанному в его служебной программке первым номером — на выставку в городской музей, куда свезли почти все, что есть знаменитого в истории светотехники. Из экспонатов Кадм больше всего заинтригован первым в мире синтезатором АНС (что расшифровывается как «Александр Николаевич Скрябин»). Русский инженер, который сделал его в 1958 году, мечтал исполнять на нем произведения любимого композитора, но при нем синтезатор использовали в основном для изучения языка дельфинов, которых натаскивали обнаруживать подводные мины и пропавших моряков.

Агент Кадм отмечает, что синтезатор АНС замечательно подходит для кодирования информации — впрочем, как и большинство экспонатов выставки. (Если для иллюстрации этого эпизода в фильме понадобится музыкальный ряд, можно использовать музыку Артемьева, Губайдуллиной, Шнитке или Денисова — все они писали специально для АНС).

Потом Кадм оказывается на лекции в витебском концертном зале. Профессиональным взглядом окидывая аудиторию, он натыкается на ответный и не менее заинтересованный взгляд человека, сидящего в кресле через несколько рядов. У него откуда-то из-за спины выглядывает какой-то гаджет. Почти сразу после обмена взглядами этого человека приглашают подняться на сцену. Оказывается, что это важная приглашенная персона — англичанин Нил Харбиссон, художник, который умеет слышать цвет.

Он сообщает аудитории, что от рождения не был способен различать цвета, но теперь у него есть «глаз» (гаджет), который фиксирует частоту цвета и направляет информацию в чип на его затылке. А теперь уже и звуки для Харбиссона стали превращаться в цвета. Например, звонок своего телефона он воспринимает как зеленый, а музыку Моцарта — в основном как желтый.

По окончании выступления Харбиссона ведущие сообщают присутствующим о том, что у них есть для них экстренное сообщение. Оно касается чрезвычайных изменений в программе фестиваля, гвоздем которой станет не очередная трактовка скрябинского «Прометея», как первоначально планировалось, а грандиозная премьера, которую до последнего держали в строжайшей тайне. Оказывается, в заключительный день фестиваля будет поставлена «Мистерия Скрябина» — плод коллективного творчества целой группы композиторов и светохудожников. В представлении будет задействован и балет, ради чего в Витебск приехали сразу несколько танцевальных трупп.

Но все подробности обещают озвучить на пресс-конференции, которая состоится через час.

Публика оживляется в предвкушении грандиозной новости, но ее воодушевление сменяется паническим ужасом, когда на всех мониторах вдруг появляется человек, выкрикивающий шокирующие вещи.

Он требует прекратить вакханалию и не лапать грязными руками великого Скрябина. «Я не позволю превратить великого мистагога в Сашку Цветомузыку! Сушку вам со скатерти, а не Скряича!» (Что-то в таком духе).

Но по-настоящему жутко становится, когда после этих воплей запускается ролик про гонконгского музыканта, который убил, разрезал на куски, засолил и приготовил в микроволновке тела своих родителей, и пока обтяпывал свои делишки (а на это ушло 30 дней — подготовка и все такое) непрерывно, по кругу, слушал скрябинскую фортепианную поэму.

Так и отвратительный ролик — как только заканчивается, начинается сначала, снова и снова, пока, наконец, организаторы не приходят в чувство, и экраны принудительно гаснут.

Кадм получает долгожданную возможность поговорить с Харбиссоном. Он хочет выведать у него что-нибудь про его «синие» ассоциации. Но художник уходит от интересной для Кадма темы. Зато с удовольствием сообщает, что странный человек, оравший из телевизора, на самом деле очень интересный композитор, который, правда, еще 20 лет назад объявил себя «анархистом от музыки», ушел в тень и больше публично не выступает и музыку свою исполнять не дает. Но на нынешнем фестивале как будто бы согласился поприсутствовать. Из любви к Скрябину. И вот чем все обернулось. Хотя кто знает, возможно, это только его предварительное действо.

Потом Харбиссон пользуется каким-то предлогом и уходит. До начала обещанной пресс-конференции остается время, и Кадм изучает новости, «подсунутые» ему Агенором через интернет. Он узнает, что накануне скрипач одного из оркестров, приехавших в Витебск для участия в фестивале, упал в оркестровую яму и разбился. Он не был пьян или что-то в этом духе. Он по оркестровой яме… шел. Вернее, хотел пойти. В современных музыкальных театрах яма поднимается до уровня сцены и становится продолжением авансцены. Дверь в нее автоматически запирается и остается закрытой до тех пор, пока ее пол не совпадет с уровнем входа. В противном случае яма со стороны оркестра превращается в пропасть, на дне которой шестерни, валы и электродвигатели. В эту западню в темноте и угодил бедный скрипач.

В Витебске бывало, что скрипачи летали, но не на этот раз. Как будто бы во всем виновата уборщица, которая оставила дверь открытой без специальных ограждений, которые требуются в таких случаях. Но это только версия. У Агенора же есть сведения, что погибший скрипач числился свидетелем по делу одного крупного российского криминального авторитета, в своем кругу известного как Паша Цветомузыка — из-за привычки часто моргать.

Кадм понимает, что он только что слышал похожее прозвище — в монологе эксцентричного композитора. Возможно, Агенор прав в своих подозрениях, и смерть скрипача это предвестник каких-то событий?

Тем временем в главном зале начинается обещанная пресс-конференция. Режиссером будущей феерии оказывается дама, скорее даже матрона с прической в виде короны. Она и в кресле восседает как на троне, окруженная очень характерными спутниками. Кажется, что эти ее куреты ждут малейшего намека, чтобы сорвать с себя одежды и ринуться в диком танце прославлять свою богиню.

Мадам режиссерша величественно заявляет, что концепцию «Мистерии Скрябина» она выстраивала на том, что связь между «зрением» и «слухом» была известным фактом даже для допотопного человечества. Лингвисты и филологи недаром подчеркивают, что слова, обозначающие свет и звук, происходят от одних и тех же корней, а все боги солнца во всех мифологиях связаны не только с сиянием и цветом, но одновременно и с музыкой, то есть звуком.

Потом видеоинженеры могут рассказать о трактовке ими «партии света» как интерактивной видеоинсталляции или мультимедийного синтетического искусства, а инженеры по звуку — о том, что публику ждет не вполне музыка, а скорее «некий объект, где рассчитанные диапазоны частот вызывают в человеке те или иные эмоции».

Звукооператор может заявить, что он вообще-то создавал психоаналитический анализатор мозга, который в зависимости от внутреннего состояния человека пишет его личную музыку, а руководитель балетной труппы — порассуждать о том, что в танце человек всегда воспринимает музыку глазами. Чему завтрашнее «зрелище-слышище», как с претензией на шутливую «русскую манеру» называет он грядущую премьеру, будет очередным подтверждением.

В этот момент в конференц-зал врывается разъяренный артист балета, который затевает ссору с директором труппы (осведомленные журналисты шепчутся, что из-за какой-то балерины).

Скандал погашают, а присутствующих зовут в фойе, где открывается выставка «звучащих» картин, нарисованных с помощью синтезатора АНС. Новый знакомец Кадма Нил Харбиссон уже там и устраивает аттракцион для публики. Он слушает «картины», исполняемые на АНС, и называет цвет, в котором они видятся его электронному глазу.

Зрителей это не слишком занимает и, скучая, они потихоньку тянутся к выходу. Однако в этот момент разыгрывается очередная драма: на директора балетной труппы, который вместе с прочими внимает Харбиссону, опять нападает разъяренный танцовщик. На это раз он плещет в него какой-то жидкостью из флакона. О том, что это кислота, публика догадывается в следующее же мгновенье. Артист по счастью промахивается, или директор оказывается достаточно вертким, но одна из «звучащих картин» вдруг начинает оплывать и под ее верхним слоем обнаруживает нечто иное.

А именно утерянный во времена последней мировой войны шедевр, который тут же опознает известный немецкий искусствовед, по неведомому стечению обстоятельств тоже оказавшийся на фестивале в Витебске.

Кадм в недоумении — лже-Бигенд нащупал след перемещенных культурных ценностей? И все остальные главы его дневника тоже связаны с утерянным наследием и реституциями?

Однако скандал оказывается таким громким, что премьеру «Мистерии Скрябина» в Витебске отменяют.

В финальных кадрах серии, когда Кадм, досрочно завершив свою миссию, уезжает из Витебска, у него должно быть лицо Орфея, потерявшего в подземном царстве свою Эвридику. Ему тоже больше не вернуть время, потраченное впустую. Или секретные агенты о таких вещах не сожалеют?

ВОДОЛЕЙ

Но у Кадма будет еще много других дел. Для ближайшей серии я облюбовала Вену эпохи модерна — Климт, балы, платья и бабочки. И Фрейд, ради которого я готова объясниться.

Итак, бабочки очень похожи на ткани, особенно на шелковые, блестящие и шуршащие. Ткани — практически главные персонажи картин Климта. Где ткани и Климт, там дамы и платья, в которых они как бабочки порхают на балах. Где балы — там Вена. Где свободные ассоциации, там Фрейд. А где Фрейд, Климт и Вена, там венский модерн и лоскутная, как говорили на моих школьных уроках истории, империя Австро-Венгрия.

Разумеется, мои ассоциации не имеют ровно никакого значения, но, боюсь, Агенору придется анализировать именно их, так как других для лже-Бигенда у меня не имеется.

Осталось только выбрать подходящую бабочку синего цвета. Но тут все просто: конечно, морфо из семейства нимфалид. С шикарными переливающимися крыльями. Чье имя напоминает сразу и морфин и бога сновидений Морфея, что, мне кажется, тоже подходит к духу эпохи. Опять же привет Фрейду, хотя он был больше про кокаин.

Кокаин мне тоже может быть в строку: его впервые сварганили из коки, целый чемодан которой привез один ученый доктор (не Фрейд) из первой и единственной кругосветной австрийской экспедиции на военном паруснике «Новара».

И бабочек экзотических тогда же навезли целые тучи. Сам бургомистр Вены, барон Фельдер, по тем материалам издал несколько роскошных томов про чешуекрылых. В каком качестве этот Фельдер теперь больше известен — мэра или энтомолога — выбор зависит только от наблюдателя. Но сын его — тоже, разумеется, Фельдер — точно энтомолог. И кто из них больше сделал в этом смысле для бабочек, сказать трудно.

Вообще, вклад участников в общее дело оценивать сложно. Климт, к примеру, известен куда больше, чем его преданная подруга Эмилия Флёге. Но никто не поручится, что узоры и орнаменты на платьях, которые шили в ее венском ателье, вдохновлены картинами Климта, а не наоборот. Доподлинно известно только, что платья и картины очень похожи.

А Земельский покупает «Гармонию». (Тут у меня если и попытка разрыва шаблона, то от слова «вырвалось».) Доподлинно это пока не известно, но Земельского считают одним из самых вероятных покупателей. Того самого Земельского, который когда-то подсадил меня на синий. А теперь он покупает контору, которая заказала мне сценарий? И темой этого сценария я выбрала синий цвет!? Не много ли совпадений?

Не знаю, пока я выяснила только следующее. «Гармония» эта появилась на свет десять лет назад. У нее есть учредитель, он же теперешний владелец, и несколько акционеров, которые стали соучредителями, вложившись в дело.

Компания Земельского тоже акционер, но присоединилась она позднее, выкупив какой-то небольшой пакет акций у кого-то из первоначальных держателей, и с тех пор потихоньку отщипывала от «Гармонии» кусок за куском, пока не приблизила свою долю к более-менее решающей.

При этом Земельский и К° в дела сценарного агентства не вмешивались, с его руководством дружили, но намекали, что хотели бы от своих акций избавиться. И вдруг, откуда ни возьмись, возникает совершенно посторонний персонаж и выкупает у одного из акционеров его почти половинную долю.

Не у Земельского, в планы которого это якобы входило. А у того, который был в составе учредителей «Гармонии» с самого начала. И вот теперь все, кто в эту историю вовлечен, гадают — купил ли этот неизвестный в пользу Земельского, или это новый игрок?

Бизнес-судьба «Гармонии» меня, разумеется, не слишком беспокоит. Но почему я даже названия этого никогда не слышала?

Про Климта, например, слышали все, а про Флёге? Это я пытаюсь нащупать потерянную нить. В любом случае Климт, а не Флёге считается самым цитируемым художником среди нынешних фэшн-дизайнеров.

Для самого Климта и дизайнеров его поры были свои образцы: художник Макарт, например, который диктовал моду на все — на сюжеты, колориты, костюмы, даже на мебель и интерьеры. Особенно на интерьеры. Его венская мастерская, устроенная из старой литейной, была в этом смысле так популярна, что служила моделью для гостиных upper-middle класса и чем-то вроде салона. Потягаться с ней славой смогли только дизайнерские объекты из «Венских мастерских», чей знак «WW», кстати, напоминает двух бабочек, вставших в боевую шеренгу крылом к крылу.

И если уж про шаблоны, то рвать их Макарт умел не хуже Климта. Вот пишет он картину — и вся Вена впадает в транс. Да что там Вена, во всей Европе сенсация: шедевр кочует с выставки на выставку, собирая награды и восторги публики, которая десятками тысяч толпится в очередях, чтобы за плату взглянуть на это чудо.

Но потом он сунулся в чужой монастырь, которым была тогдашняя Америка, и там шаблон порвали ему самому — ну, не порвали, а так, развернули на 180 градусов, и не шаблон, а его колоссальное полотно, которое сочли порнографической картинкой и запретили к ввозу. У них там оказались свои маньяки, радеющие о всеобщей нравственности.

Но что-то я так уцепилась за нить, что пальцы сводит судорога. Хорошо, что хватку уже можно ослабить — я, кажется, поняла как из этих разодранных шаблонов, неказистых ассоциаций и корявых паттернов сложить узор. Как, как? Как доктор прописал. Особенно, если приплести парочку подходящих симптомов.

Морфо (Серия 3)

Кадм приезжает в Вену на ежегодный Бал красильщиков. После предварительного исследования дневника лже-Бигенда аналитику Агенору стало ясно, что на этот раз нужно искать что-то, связанное с тканями и технологиями их окраски.

«Красильщики», чей бал во дворце Хофбург считается одним из важнейших событий в венском бальном сезоне, представляют собой элиту технологических компаний, занятых разработкой и продвижением красителей разного назначения. Но на этот раз объявлено, что главным поводом для веселья станут достижения в области структурной окраски — способа, который позволяет обходиться вовсе без красителей.

Крылья бабочек семейства морфо устроены так, что за синеву их крыльев отвечает не пигмент, а микроскопическая структура их чешуек, определяющая длину волны отраженного света и его интенсивность. Если по этому образцу устраивать ткани, не нужны будут никакие красители. И это целая революция в технологии.

Конференция, которая предшествует венскому балу, посвящена именно этому, и, оказавшись в Вене, Кадм пытается проникнуть туда по пропуску, выданному ему в конторе. Но не тут-то было.

Секьюрити на входе, просканировав его документ, агента не пропускает. Выясняется, что на этот раз конфиденциальность события обеспечивает некая компания, пользующаяся этим поводом для демонстрации собственных достижений в борьбе с контрафактом. Она снабдила всех участников конференции и гостей последующего грандиозного бала беджами с изображением своего логотипа, но не простыми, а сделанными по той самой технологии, подсмотренной у бабочек морфид, — ее можно применять не только для окраски тканей, но и для изготовления банкнот, кредитных карт или паспортов.

У Кадма остается только один шанс исследовать эту тему — пробраться хотя бы на вечерний бал, где будут те же самые лица, но уже в неофициальной обстановке. И без помощи венского резидента явно не обойтись. Он живет под фамилией Макарт, и кроме серьезных профессиональных возможностей имеет в Вене самую что ни на есть респектабельную репутацию и обширнейшие связи.

Кадм отправляется к нему по указанному адресу, но попадает отнюдь не на тихую конспиративную квартиру, а в шикарную студию, где обнаруживается целое море народа. Многие из присутствующих, как выясняется, тоже собираются на бал, а некоторым даже уготованы там главные роли.

Например, модели по имени Ирма. Она будет примой модного дефиле. Удивительно хороша собой, вокруг, разумеется, тучи поклонников.

Ирма хохочет и раздает всем вокруг пакетики с прозрачными голубыми кристаллами. Голубой мет? Ирма утверждает, что так оно и есть, но Кадм подозревает, что это всего лишь американские леденцы — 8 долларов за пакет.

Из толпы поклонников Ирма очевидным образом выделяет хозяина дома. Кадму и всем вокруг ее выбор вполне понятен — мало того что Макарт восхитителен внешне, так его физическое совершенство, развитое к тому же упражнениями, сочетается в нем с аристократичными манерами, умом и обаянием.

Буквально перед появлением Кадма он, развлекая гостей, демонстрировал способности к гипнозу и сумел усыпить цыпленка, а краба заставил встать на голову.

Кадм выражает по этому поводу изумление и припоминает, что когда-то тоже умел вводить в транс голубей. «Тогда вам непременно нужно показать это нашему коллеге Фрейду. Он у нас главный эксперт по таким вещам», — говорит Макарт.

По ироничному и язвительному тону, которым это было произнесено, Кадм понимает, что «коллега Фрейд» является в этой компании объектом насмешек. И это очень удивляет Кадма, когда Макарт знакомит его с этим человеком.

Он, конечно, далеко не душа компании, но что-то лидерское в нем, несомненно, есть. К тому же, он только делает вид, что понимает и принимает подобные шутки.

Макарт же подтрунивает над ним постоянно. Например, подчеркивает франтовство Фрейда, который всегда заказывает фрак и перчатки у лучших портных. В этом замечании легко читается намек на то, что тот в принципе не может себе этого позволить.

Кадму очевидно, что Фрейд весьма болезненно реагирует на эту и другие реплики Макарта. Зато красавица Ирма весело хохочет. И по тем взглядам, которые Фрейд бросает в ее сторону, Кадм понимает, что он явно влюблен. И что Ирме не стоит быть такой беспечной на этот счет.

Бедняга Фрейд едва сдерживается, видя как Ирма кокетничает и строит глазки Макарту. Он куда-то пропадает, но вскоре вновь появляется вместе с другой девушкой. Которую он представляет, кажется, Мартой.

Но вероятно этот трюк не слишком помогает ему вытеснить любимый образ в подвалы подсознания, потому что Фрейд продолжает увиваться вокруг Ирмы, ловит каждый ее взгляд, слово, тогда как она проделывает все то же самое вокруг Макарта — буквально смотрит ему в рот.

Времени до бала все еще достаточно, но гости Макарта принимают решение выдвигаться ко дворцу Хофбург — искушенные в таких вещах, они знают, что добраться туда сегодня будет большой проблемой.

Серьезные сбои в движении городского транспорта в бальные дни — обычное дело. Полиция как всегда посоветовала жителям пользоваться для поездок в центр Вены общественным, а не личным транспортом, по возможности метро, и избегать пролегающих рядом маршрутов. Про такси тоже можно забыть — венские таксисты поддерживают левых и бойкотируют бал.

Протесты против балов в Вене — такая же традиция, как и сами балы. Впрочем, имущим не привыкать. Они вальсировали в любые времена и при любых обстоятельствах — невзирая на войны, рецессии, и тем более бутылки с зажигательной смесью.

Но полиция нагнетает страсти. Она прогнозирует несколько тысяч участников уличных акций, а, следовательно, серьезные столкновения. Анонсирован повышенный «уровень насилия», так как левые пообещали сорвать бал ко всем чертям.

Полиция в социальных сетях то и дело обновляет оперативные данные об обстановке и перекрытых дорогах, и, согласуясь с ними, вывалившаяся на улицу веселая толпа из студии Макарта понемногу продвигается ко дворцу. Не без приключений, конечно. Перепалки с леваками затевает в основном Фрейд — он задирается и провоцирует стычки, но от серьезных потасовок ловко уклоняется.

Наконец, цель достигнута. Однако у заветной двери Кадма снова ждет от ворот поворот. Тот же охранник, что не пропустил его утром на конференцию, опять пытается к нему придраться, но на этот раз не может найти повода. И все-таки отодвигает Кадма в сторону, предлагая подождать.

У Ирмы тоже возникают проблемы — служба безопасности заподозрила в ее пакетиках настоящий наркотик и не пускает ее. Ирма недоумевает — она оставила свои леденцы в студии Макарта. Откуда они взялись? Для Кадма это почти риторический вопрос — довольно одного взгляда на старину Фрейда.

Тем временем гости на бал идут потоком. В какой-то момент раздается сигнал тревоги — сработал датчик, реагирующий на опасные вещества и взрывчатые соединения. Начинается паника, беготня, охрана пытается контролировать толпу. Кадму удается воспользоваться ситуацией и на всякий случай ускользнуть от надзора. Поскольку пропуск, которым снабдил его Макарт, в полном порядке, контрольная система открывает ему проход.

Сам Макарт тем временем разрывается на части. Он хочет остаться и помочь Ирме, но у него есть миссия — он должен ассистировать агенту Кадму, а потому вынужден идти за ним. Почти пробегая по дворцовым залам, Кадм с интересом оглядывается по сторонам: ведь венские балы — это еще и возможность попасть в те части зданий, что обычно закрыты для посетителей.

Несмотря на заварушку у входа, внутри все идет своим чередом. Модели, собранные агентством Фельдер&Фельдер со всего света, готовятся к дефиле. Девушки хороши, но до Ирмы им далеко. Этот факт Кадм отмечает, когда Макарт (на правах человека, которому всегда и везде открыт доступ) проводит его в служебные помещения.

Ирмы все нет, на звонки она не отвечает, и это вызывает беспокойство у Эмилии Флёге — ведущего дизайнера модного дома K.L.I.M.T., чья новая коллекция, вдохновленная, как написано в пресс-релизе, бабочкой морфо, должна венчать дефиле. Ладно бы запропастилась только Ирма — она должна выходить последней, может еще и успеет. Но куда-то исчезло главное платье — то самое, структурной окраски, которое Ирма должна была демонстрировать, и ради которого, собственно, и затевался весь показ.

Кадм заинтригован: он предполагает, что это платье (синее, а как же) может быть как-то связано с дневником лже-Бигенда.

Флёге в бешенстве. Она орет на моделей, подозревая, что это их рук дело — они на все способны, чтобы напакостить красотке Ирме. Но девицы солидарно все отрицают. В этот момент они, и в самом деле, напоминают бабочек — когда те, отпугивая врагов, сбиваются в живой шар.

Макарт успокаивает дизайнершу и отправляется на поиски Ирмы.

А бал тем временем начинается. Его открывают шоу известных артистов, прима балерин, циркачей и пр. Вот-вот стартует модный показ, и он пройдет без Ирмы — с ней случилось несчастье. Макарт сообщает об этом Флёге по телефону. О платье ничего неизвестно.

Кадм решает действовать — для начала найти Макарта. Переходя из зала в зал, он делает для себя забавное открытие — только немногие из присутствующих действительно умеют танцевать: профессиональным танцором может считаться уже тот, кто не слишком часто наступает соседям на ноги.

Кадм застает Макарта и Фрейда в одном из подсобных помещений. В дверях он сталкивается с санитарами, которые на носилках выносят Ирму — она не подает признаков жизни.

Макарт так подавлен, что не может произнести ни слова. По Фрейду же дело было так: он опекал Ирму, пока ее третировал охранник у входа, но когда сработала сигнализация, на какой-то момент упустил ее из вида, и она исчезла. Он отправился на поиски, и нашел ее в этой комнате, Макарт был с ней. Ирма выглядела бледной и отёкшей, жаловалась на боли в горле и в животе. Потом начала задыхаться. Фрейд осмотрел ее и вызвал дежурных врачей, которые увезли Ирму в больницу.

Макарт все это время вел себя странно. Он хромал и был очень бледен. Фрейд уверен, что Макарт сделал Ирме какую-то инъекцию.

Услышав последнюю фразу, Макарт будто приходит в себя: «Что за бред? Вам это приснилось?! — вопрошает он Фрейда, который никак не реагирует на его слова.

Бал, тем временем, подходит к концу, и нарядная толпа валит на улицы, но в основном не по домам, а чтобы еще пошататься по открытым в такой ранний час венским кофейням.

Макарт просит Кадма проводить его в студию — он хочет передать ему раздобытые им документы, касающиеся конференции по структурной окраске тканей. По дороге они почти не говорят, разглядывают следы уличных боев, которые бушевали на подступах ко дворцу, пока элегантная публика танцевала под хрустальными люстрами. Полиция задержала десятки демонстрантов. Есть раненые — с одной и с другой стороны. Ущерб пока не оценен, но в прошлые годы речь шла о миллионах евро.

Зачитывая Макарту эти сведения из соцсетей, Кадм всю дорогу думает только об Ирме, вернее о ее платье. Он успел заметить, что платье на ней было другое, и скорей всего то самое, которое искала Флёге. Когда Ирма успела переодеться? И почему это платье показалось Кадму каким-то странным — нечистым, что ли? Могут ли все эти события быть связаны с технологией структурной окраски и с дневником лже-Бигенда?

От этих мыслей Кадма отвлекают молодчики из протестантов, поджидающие Макарта у порога его дома. Это не случайные хулиганы — у них к Макарту явные персональные претензии.

Оказывается, что, будучи двойным (или сколько там) агентом спецслужб и полиции, респектабельный Макарт руководил всей венской леворадикальной тусовкой.

Чтобы окончательно выяснить, на чью мельницу он льет воду, визитеры из ячейки венских мастерских притащили с собой полицейского, которого они обливают чем-то горючим и поджигают. Макарт, разумеется, бросается ему на помощь, пытаясь потушить. Леваки ретируются, убежденные, что Макарт, наконец-то, проявил свое истинное лицо.

Похоже, власти и полиция в очередной раз одержали победу, в том числе и благодаря профессионализму Макарта. Что ж, Кадм рад успеху коллеги, но его собственная миссия снова под вопросом.

К тому же из больницы сообщают, что, так и не придя в сознание, Ирма умерла. Фрейд и Макарт автоматически становятся главными подозреваемыми — во-первых, ни у одного из них нет алиби, во-вторых, у каждого имеется серьезный мотив — соперничество из-за дамы.

Возможно, Фрейд в этом смысле гораздо уязвимей — безответное чувство, ревность и все такое, тогда как Макарту было абсолютно незачем убивать влюбленную в него Ирму. Он утверждает, что нашел ее уже без сознания. Но Фрейд заявляет следствию, что они с Макартом заключили что-то вроде пари: кто «пришел первым», тот и владеет «вещью», то есть Ирмой. Макарт очевидным образом это пари выиграл, но, видимо, Ирма в последний момент ему отказала. Почему? Ну, кто ее знает — женщины ведь сплошь истерички.

В конце концов, все проясняется. Убийственной для Ирмы оказалась не ревность Фрейда и не месть Макарта, а то самое платье. Хотя и не совсем так, как это представлялось Кадму. Платье заранее пропитали медленно действующим ядом. Злодеем оказался тот самый строгий секьюрити по фамилии Комсток — извращенец, получающий сексуальное удовлетворение от порчи одежды своих жертв и пачкания ее грязью, краской, кровью, фекалиями и т. д.

Это он устроил панику на входе, потому что его целью с самого начала была только Ирма, которую он, воспользовавшись ситуацией, затащил в свою ловушку, заставил надеть отравленное платье и…

В общем, там такие мерзкие подробности, от которых Кадму хочется поскорее отмыться. Хотя необходимость переливать из пустого в порожнее в собственном расследовании тяготит его все сильнее.

РЫБЫ

Венские события оттеснили Земельского и покупку «Гармонии» на периферию моего сознания, а такие вещи приводят к внезапным озарениям. И я все поняла.

Земельский, конечно же, никогда в жизни не забывал о тогдашнем нашем витебском знакомстве и разговоре. Он вынашивал планы возврата меня к «нашей» теме, поскольку ему лично заниматься этим было недосуг. В конце концов, он все обдумал и подобрал подходящих людей для воплощения своей затеи. Он бросил мне наживку, и, убедившись, что я ее заглотила, приступил к активным действиям. Зная мое безразличие к тому, как устроен мир бизнеса, он был спокоен за свою анонимность. А зная мой рабочий ритм, не сомневался, что ко времени, когда он обтяпает свои дела с агентством, сценарий будет уже готов.

За этим последует покаянное признание, и мы, наконец, поженимся.

По-моему, версия вполне романтичная. Как раз для моей новой серии про Германию и романтизм. Утесы, долины, руины, кладбища, лесные чащи, сумрачный германский гений и Голубой цветок. Мне очень повезло, что Новалис сделал его главным символом эпохи.

Цветок, конечно, вещь хрупкая, а синий цвет обманчив. Замечено, что синие поверхности как бы уходят от взгляда, комнаты, оформленные в этом цвете, кажутся просторнее, чем есть на самом деле, а предметы, увиденные через синее стекло, приобретают печальный вид.

Но оптика вообще вещь волшебная. Вот я на голубом глазу сочиняю про Земельского небылицы, а на самом деле просто не понимаю, на пользу мне его покупка «Гармонии» или нет.

В том, что какой-то неизвестный пока покупатель действует от его имени, я почти не сомневаюсь — иначе зачем ему было так долго подбираться к этой конторе?

Странно все-таки, что Земельский такая акула бизнеса. Мне он казался совсем другим. Но это как раз неудивительно: другой — это всегда совершенно призрачная территория. Область настолько недостоверных данных, что мысль о том, что все не то, чем кажется, первой приходит в любую голову.

Чтобы ориентироваться в таких краях, нужна особого рода зоркость, «быстрый» глаз, способный увидеть тактические особенности местности. А для меня все, связанное с агентством «Гармония» и планами Земельского на этот счет, покрыто таким туманом, что ни быстрый, ни долгий взгляд ничего не проясняют.

Потому пусть пока у Земельского к «Гармонии» будет исключительно романтический интерес — должна же у человека быть хотя бы одна бессмертная возлюбленная. А я тем временем попробую копать глубже. Это всегда очень правильное направление. Даже в самые романтические времена все самое важное добывали из-под земли: каменный уголь из недр и фольклор из гущи народной. И то и другое оказалось ценнейшим ресурсом. Уголь чудовищно продвинул экономику, а сказки невероятно укрепили национальную гордость и пресловутый немецкий дух.

Так что, хорошенько порывшись в толщах, можно откопать настоящий клад. А какие нынче народные толщи? Правильно, интернет. Баек про дела в «Гармонии» я там уже начиталась немало. Но картинка пока не вырисовывается. Возможно, я еще не разобралась с композицией и персонажами. Потребуется обычное кропотливое исследование и анализ информации. И никакой драмы.

Антоцианы (Серия 4)

Кадм больше не верит в то, что дневник лже-Бигенда намекает на что-то серьезное. Он очень разочарован результатами своих миссий, но Агенор настаивает, что нужно продолжать и ехать в Йену.

Этот город возник в планах Агенора по нескольким причинам. Во-первых, «немецкая» картинка в дневнике лже-Бигенда была составлена из фрагментов съемок под микроскопом, которые давали повод связать искомое событие не только с современной биологией и методами визуальных исследований, но и с компаниями, выпускающими серьезную оптику. У них на сайтах такие картинки водятся во множестве, потому что фотографии колоний раковых клеток или помеченных флуоресцентными белками нейронов — лучшая реклама их потрясающих возможностей.

Уточнить место и время помогли еще и затесавшиеся в подборку лже-Бигенда фрагменты картин художников-романтиков и имена популярных литературных персонажей той поры.

Таким образом, Йена, будучи средоточием крупнейших научных и учебных заведений биологического профиля и одновременно родиной романтизма и знаменитой германской оптической промышленности, напрашивалась сама собой.

В одном из институтов Йены как раз намечалась конференция по интеллектуальным системам для молекулярной биологии. А спонсорами молодых биологов как раз выступили два оптических супергиганта со штаб-квартирами в Йене, как раз из тех, что могли бы сделать имплантат, найденный в мозгу лже-Бигенда.

К тому же, участие в конференции подтвердили ученые, имеющие отношение к институтам из так называемого «синего списка», в который входят немецкие НИИ, чей потенциал для Германии настолько важен, что деньги на их финансирование выделяют всем миром — не только из федерального бюджета, но и из совместного фонда земель.

Докладов о голубых цветах Агенор в программе не обнаружил. Было только что-то, связанное с веществами, которые окрашивают растения в голубые и синие цвета.

Кое-что подсказал Агенору и сам лже-Бигенд. Нет, в себя он не пришел и по-прежнему пребывал в вегетативном состоянии. Но в клинике с ним, тем не менее, постоянно взаимодействовали — разговаривали, предлагая представить какие-нибудь действия, и наблюдали на экране компьютера, как реагируют на сказанное нейроны его мозга.

Агенор очень интересовался результатами этих экспериментов и пытался направить их в нужное ему русло. Например, он убедил медиков включить в тестовые фразы какие-нибудь упоминания синего, и, конечно же, слуховые области мозга лже-Бигенда на такие «метки» возбуждались особенным образом. Наибольшую активность провоцировало предложение «Представьте, что вы идете по лугу, где растут голубые цветы».

В общем, у Агенора сомнений нет — Кадму обязательно нужно быть в Йене. Но сомнения есть у Кадма, ведь сойти за человека, имеющего отношение к переднему краю современной микробиологии, а тем более биоинформатики, он мог бы разве что поздно вечером в пабе, но никак не в конференц-зале во время заседаний.

Однако начальство (с подачи Агенора) не считает нужным и возможным вводить в операцию другого агента. В поддержку Кадму выделяют человека по имени Ашиль Валансьен, который не связан с конторой напрямую, но время от времени оказывает ей консультационные услуги биолога-криминалиста. Он будет помогать Кадму со специальными «биологическими» трудностями и фильтровать информацию, распознавая полезную.

Но в Йене проблемы у Кадма возникают несмотря ни на что и буквально сразу. Начало конференции приходится на день солнечного затмения. Это событие объявлено в программе аттракционом, и гостям организован просмотр в специальной промо-лаборатории компании-спонсора — той самой, которую Агенор подозревает в изготовлении чипа.

Беседы, знакомства, фуршет, — и на этом мероприятии Кадм замечает девушку, в которой узнает одну из моделей агентства «Фельдер & Фельдер», занятых в модном дефиле на венском «Балу красильщиков». Правда, воспоминание стоит Кадму некоторых усилий, поскольку рядом с великолепной Ирмой все остальные были только фоном. Но эта девушка очевидно еще и прилагала старания, чтобы оставаться неприметной. Зацепить ее взглядом Кадму помогла разве что очень профессиональная память.

Кадм, по понятным причинам, тоже старается не светиться. Разумеется, все продумано и излишних объяснений не предполагается. Но все-таки он рад, что основной интерес этой особы достается Ашилю, с которым она всячески пытается пересечься. В конце концов, они знакомятся, и девушка рекомендуется как студентка-биоинформатик из университета Гейдельберга по имени Пентесилея.

В попытках развлечь и привлечь Ашиля, она, будучи инсайдером местной студенческой тусовки, рассказывает ему о главных интригах предстоящей конференции, основная из которых намечается в баталиях между так называемыми «мокрыми» биологами и биоинформатиками.

Которые никак не могут найти общего языка. Первые считают, что вторые незаслуженно захватили передовые рубежи биологической науки, потому что получают данные, не переливая жидкости из пробирки в пробирку, а с помощью компьютеров. Для такой работы не нужно даже специального образования. Очень хорошо быть физиком или математиком, уметь работать с формальными объектами и делать выводы, непостижимые для «мокрых» биологов, несмотря на более глубокое знание предмета.

Поэтому молекулярные биологи считают биоинформаторский хлеб очень легким. И подозревают, что новые подходы в конце концов сделают их совсем не нужными. То есть между направлениями идет настоящая война.

Конференция действительно проходит в подобном ключе. Кадму от этого ни тепло, ни холодно, и он скучает. Профессионально приложится ему опять негде. Ашиль периодически подбрасывает ему какие-то темы, но уцепиться пока не за что.

Кадм уже почти уверен, что дело дохлое, и дневник лже-Бигенда пустышка. Или аналитические возможности Агенора сильно преувеличены.

Правда, однажды в нем просыпается мимолетная надежда, что аналитик на правильном пути. Когда от скуки Кадм забредает в бывший дом философа Фихте, который в Йене называют музеем романтизма, и узнает, что романтик Новалис призывал «всюду собирать идеи, обеспечивать каждой особую почву, климат, особый уход, особое соседство — чтобы создать рай идей».

Кадму это кажется подозрительно похожим на метод лже-Бигенда. Но уже через секунду он понимает, что совпадение ему только мерещится и разнюхать тут хоть что-то невозможно.

В общем, все очень кисло и муторно. Однажды после завершения очередного дня, прошедшего, на взгляд Кадма, абсолютно бесплодно, он встречается с Ашилем в ботаническом саду. Гуляя, они обсуждают дела, и к концу разговора оказываются в теплице. Увидев одного из тамошних обитателей, Ашиль вдруг заводит речь о Пентесилее, с которой у него продолжается роман.

«Знаете, — признается он Кадму, — у меня такое впечатление, что каждый раз ко мне на свидание приходит какая-то другая Пентесилея. Как будто все та же, а все-таки не та. В биологии такие вещи сплошь и рядом. Например, этот цветок называется дракюнкулюс. Он, как видите, не голубой, к сожалению. Но гораздо хуже, что есть другой дракюнкулюс. И он совсем не цветок, а наоборот, мерзкий червяк и паразит. Вот что-то в этом духе происходит и с Пентесилеей: в один день она цветок, в другой — ...»

Кадм застывает как громом пораженный. А что, если чип в мозге лже-Бигенда это вот такой же омоним?! То есть Агенор и все вслед за ним считают, что это цветок, который лже-Бигенд вырастил у себя в голове по собственной воле. А на самом деле это паразит, который сам каким-то образом заполз в черепную коробку попавшего в аварию бедолаги в синем костюме, или кто-то засунул его туда без какого-либо участия лже-Бигенда, а то и без спроса?

Едва подумав так, Кадм чувствует желание оглянуться, оборачивается и натыкается на холодный взгляд Пентесилеи, которая взялась невесть откуда и смотрит на него в упор. «Это, скорее всего, та, что червяк», — успевает подумать Кадм до того, как Пентесилея на него набрасывается.

Схватка. В какой-то момент агент начинает терять силы, но на помощь ему приходит Ашиль. До Кадма какое-то время доносятся звуки борьбы, потом все меркнет, и когда агент приходит в себя, он обнаруживает себя валяющимся среди растений в совершенно разгромленной теплице. Ни Пентесилеи, ни Ашиля не видно. Повсюду бродят только какие-то строгие люди, которые сообщают Кадму, что те двое мертвы. Это дело его рук? Нет. Чьих же? Не могли же они убить себя сами?

Кадм совсем не хочет связываться с полицией, но он арестован. У офицеров Коппелиуса и Копполы, которые разбираются с ним, похожи не только фамилии — их самих почти невозможно отличить друг от друга. Только один изображает из себя злого полицейского, а второй доброго.

В морге, где Кадм не может уверенно опознать предъявленные ему трупы Пентесилеи и Ашиля, Коппелиус почти набрасывается на него с кулаками, а Коппола (итальянец, судя не только по фамилии, но и по акценту) лишь приговаривает: «Как же вы не разглядели? Ведь у вас хорош глаза

Однако прямых улик нет, и Кадма выпускают. С условием, что он до конца следствия останется в городе. Конференция закончилась, и без толку шатаясь по улицам и размышляя, Кадм все больше склоняется к мысли, что последние слова Ашиля не были метафорой, и Пентесилея в Вене и Пентесилея в Йене это две разные Пентесилеи. Кадм пробует искать двойника, но безуспешно.

Вдруг он получает сообщение: «Ступайте туда-то тогда-то. Будьте осторожны и во всеоружии. То, что обретете, — храните как зеницу ока».

Кадм совсем не уверен, что ему стоит доверять неведомому помощнику, но все-таки отправляется по указанному адресу. Дверь ему открывает… Пентесилея. Живая и здоровая. Очень здоровая, как понимает Кадм из последующего сражения. Он пытается ее нокаутировать, душить, но справляется с ней совершенно случайно, сам не понимая как. Будто задел в ней что-то жизненно важное, и она отключилась. Обыскав квартиру, Кадм находит точно такой же чип, как в голове у лже-Бигенда.

Объяснения с полицией теперь уж точно не входят в планы Кадма. Он срочно покидает Йену и возвращается в контору. Однако в поезде, где-то в районе Франкфурта-на-Майне, к нему в купе врывается... очередная Пентесилея. По традиции размозжив ей голову, Кадм уже без дальнейших приключений прибывает на место.

Он сообщает о результатах своей миссии и предоставляет для анализа чип Пентесилеи. Агенор «пробивает» его и не находит там ничего интересного.

Дело лже-Бигенда закрывают, а Кадма — за неподобающие методы и непрофессионализм — вышибают из конторы.

ОВЕН

С романтикой разделалась, теперь можно подумать о делах. Лично у меня никаких дел нет, но у «Гармонии» их, кажется, по горло. Зачем все-таки Земельскому сдалось это агентство?

Я даже дала себе труд и отыскала в интернете список причин, делающих компанию «лакомым куском» для поглощения (а Земельский «Гармонию» именно поглощает, причем враждебно, хотя и по вполне «белой» схеме). Так вот, во-первых, это может соответствовать стратегическим целям его собственного бизнеса. Не мне судить, но это вряд ли — слишком эти бизнесы далеки.

Во-вторых, акции «Гармонии» могли бы заинтересовать Земельского, если бы были явно недооценены. Тут тоже вопрос. Я провела опять же самопальный, но вполне себе фундаментальный (по инвестиционному учебнику) анализ: перемножила цену одной акции на их количество и сверилась с отчетностью на официальном сайте компании. Капитализация и балансовая стоимость агентства примерно сошлись. Понятно, что могут быть нюансы, но тем не менее.

Соотношение чистого долга и OIBDA по моим корявым дилетантским подсчетам у «Гармонии» тоже не выходят за границы допустимого коридора, значит, можно исключить недоиспользование долгового потенциала. Опять же ни пенсионных, ни страховых фондов, ни портфеля ликвидных ценных бумаг, ни дочерних компаний у скромного сценарного агентства не обнаружилось.

Понятно, что бизнес-аналитик я, мягко говоря, начинающий, но у меня выходит, что имеет место либо уникальность предложения, либо плохое управление акциями, либо Земельский хочет «Гармонию» реструктуризировать или перепродать. Но тогда зачем он ее так давно и планомерно окучивает?

Тогда что, уникальность? В чем?! Агентств, тем более с собственными студиями, может и не много, но есть. Уровнем они друг от друга, может, и отличаются, но не очень. Во всяком случае, «Гармония» ни по каким параметрам даже не лидер.

Местных инсайдеров эта история, оказывается, тоже дико интригует — почему кто-то аж из Москвы так хочет это агентство заполучить, и почему его хозяева не только не рады продаться с потрохами, но еще и артачатся, да так, что довели дело до неслыханного в наших ебе краях недружественного поглощения?

Хотя шкуру «Гармонии» делить пока рано. И в таких делах, бывает, не все идет гладко, а порой случаются и вовсе фееричные факапы. Вроде истории с Фредом Гудвином, бывшим директором шотландского королевского банка, которого с позором оттуда уволили и даже лишили рыцарского звания за многомиллиардные убытки, которые банк понес как раз из-за провальной попытки Гудвина поглотить другой банк.

Так что на сегодняшний день меня в истории с «Гармонией» больше всего интересует то, что сын Земельского, как выяснилось, учился в американском колледже вместе с сыном ее совладельца — того самого, который сначала понемногу продавал Земельскому акции из своего пакета, а потом взял и отдал его весь целиком. Надо сказать, университет они выбрали старинный, страшно престижный, с традициями. И, как известно, связи, которые заводят иные студенты в таких заведениях, бывают прочнее кровного родства.

Это обстоятельство интригует меня не потому, что я тщу себя надеждой, что нащупала рычаг, с помощью которого Земельский мог давить на руководство «Гармонии». Просто я обдумываю очередную серию — про Англию и, разумеется, масонов, с которых американские университетские братства слизали все свои метки, ритуалы, пароли и секретные скрещения пальцев.

Колледж, куда отослал своего отпрыска Земельский, в этом отношении просто находка. Учредили его в самое что ни на есть масонское время, еще до американской революции, да к тому же по специальному распоряжению английских королей, в честь которых и назвали. Его главный корпус, который считается самым старым университетским зданием Америки, построен по проекту сэра Кристофера Рена, не только знаменитейшего английского архитектора, но и не менее известного масона.

Правда, был или не был автор собора святого Павла таким уж масоном или только присутствовал на паре-другой заседаний — на этот счет в источниках согласья нет. Но легенда идеально ложится в мою тему: вольные каменщики, Рен, Ньютон, мастера и мастерки, Голубые ложи и Синие ленты.

Церемонии, конечно, вещь увлекательная. Если они не слишком долгие. Я имела шанс в этом убедиться, когда Дина пригласила нас с мужем в один местный клуб, где привечали тех, кто взял на воспитание животное из приюта. В клубе этом все было устроено по-взрослому: раз в неделю в течение месяца Дина представляла нас его членам, а до этого заставляла посещать ознакомительные заседания. Если мы их пропускали, она вела нас на заседания аналогичных клубов в других районах города, потому что регламент требовал, чтобы мы как следует вникли в процесс и ощутили царивший в организации дух дружбы и взаимопомощи.

Сама Дина в тот период (тоже, видимо, по уставу) всячески старалась стать нам настоящим другом и советчиком. Мы успели поучаствовать в какой-то (городской, кажется) конференции, сходили на несколько клубных завтраков и обедов, и на этом завязали. Дина поначалу пыталась давить, но потом смирилась и отстала.

Для масонов ведь всякая история начинается, когда что-то или кто-то упоминается хотя бы дважды. А в который раз я упоминаю Дину?

Хотя история с этим клубом и в самом деле самый масонский эпизод моей жизни. До того, конечно, в пионеры принимали, в октябрята. Торжественные линейки опять же. Вручение диплома. Но как-то все без излишней символики. Не так, как в колледже, где обретался сынок Земельского. По уверению википедии, там перед началом каждого учебного года очередные первокурсники входят в здание Рена со двора, проходят через его центральный зал и выходят с противоположной стороны к главному входу, а выпускники, получив дипломы, идут в противоположном направлении: входят с парадного, а выходят, надо полагать, во двор.

Во двор!? Масоны ведь замечают то, чего большинство людей не видит. Как и я не увидела самой очевидной причины, для чего Земельскому нужна «Гармония»? Разумеется, не сама по себе, а чтобы овладеть ее недвижимостью!

Ну, конечно! Уникальна не компания, а место, которое она занимает. Так, и где у нас размещается агентство «Гармония»? Бизнес-центр в спальном районе? Несколько офисных помещений на верхнем этаже? Земельский коллекционирует панорамные виды средней руки?

Придется все-таки сходить туда на разведку. И разузнать, кто же такой некто Половинкин А. П., пока еще генеральный директор ООО «Гармония», которого другой некто (Who are you Mr Zemelsky?) вознамерился принести в жертву. Может и не в жертву, но уж больно масонская тема — смерть строителя на месте строительства.

Если друг попал в беду, друга мелом обведу, как говорится в интернете. Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить этого Половинкина, хотя мне он никакой не друг.

Но про сглаз это я кстати вспомнила. Потому что английской невесте (а у меня заглавный герой снова на выданье) как раз от сглаза полагается иметь при себе что-то старое, что-то новое, что-то взятое взаймы и…

Что-то синее (Серия 5)

Кадм недолго остается не у дел. На него выходят английские спецслужбы и предлагают ему сотрудничество. Он заинтригован, хотя и опасается: всем же известно, что с англичанами без крайней необходимости лучше не связываться.

Но Кадму как раз терять нечего, а перспектива может быть очень заманчивой. И, несмотря на сомнения, агент (ведь бывших агентов не бывает) отправляется в Лондон.

Поначалу он встречает там не слишком теплый прием, но пройдя через целый ряд предварительных тестов, встреч и собеседований, получает наконец нужный уровень доступа и удостаивается аудиенции у людей, представленных ему как Рен и Ньютон.

Они-то и раскрывают Кадму глаза на ту роль, которую он сыграл в операции под названием «Слэм-данк».

Программа эта была задумана для того, чтобы дать людям очередную игрушку. Не всем, а только тем, кто в игрушках нуждается. Люди серьезные, богатые и могущественные, разумеется, не таковы. Им не нужны забавы, убивающие время и дающие иллюзию интересной и насыщенной жизни. Именно поэтому так называемое творчество, что бы под ним в разные времена ни подразумевалось, всегда было уделом обслуги.

Человечество, говорят они, чем дальше, тем отчетливее делится на две части — ту, которой принадлежит мир, и ту, от которой в этом мире не зависит ничего. Однако ирония состоит в том, что всемогущие должны всячески ублажать и развлекать ничтожных, отвлекая их от желания совать нос в то, что их не касается. А больше всего маргиналы, как известно, интересуются подробностями жизни небожителей.

О реальном положении дел в «верхнем» мире они не имеют и не должны иметь ни малейшего представления — такое знание оказалось бы опасным не то что для их самолюбия, но для самой жизни. Не зря мифологическая Семела сгорела в пламени, когда ее любовник Зевс, по ее же глупейшему требованию, явился ей в своем божественном облике. Представителей двух сосуществующих на Земле миров приходится тщательно оберегать друг от друга ради их же собственного блага.

Для этого придуманы интернет, гугл и википедия, которые, строго говоря, тоже являются частью программы «Слэм-данк». Ее базовыми основаниями.

Кадм же столкнулся с более продвинутой ступенью.

До сих пор небожителям приходилось устраивать свою жизнь так, чтобы при взгляде снизу сохранялась привычная логика — у них богатство, тщеславие, успех, но и они совершают ошибки, с ними случаются жизненные катастрофы и, разумеется, смерть. При том, что вечное здоровье и практически бессмертие для них давно доступны.

Но иллюзию, что все в мире идет прежним чередом, нужно поддерживать, во что бы то ни стало — чтобы смертные не бунтовали. Потому избранные «тянут жребий», и в соответствии с ним инсценируют свою жизнь и уход из нее: публично «болеют», хотя все болезни для них излечимы, «попадают в катастрофы» и «умирают».

Все это касается, конечно, только буферной прослойки — например, знаменитостей всех мастей. Одним из пунктов их так называемых контрактов, которые они заключают с власть имущими на право пользоваться некоторыми из доступных им благ, является жертва публичности, которую они обязаны приносить на алтарь своего процветания. Но и селебритиз уже ропщут, требуют, чтобы их оставили в покое и предоставили самим себе.

Программа «Слэм-данк» собственно и заключается в поиске отвлекающих средств. А лучше творчества пока еще ничего изобрести не удалось. Писатель, пишущий книгу, или режиссер, снимающий кино, поглощен процессом и не замечает ничего вокруг. В его голове поселяется какая-то идея, которая способна сделать для него все прочее несущественным и сконцентрировать мир в пространстве его собственного мозга. Вывод напрашивается сам собой — поместить в головы такое устройство, которое в одночасье сделало бы любого человека творцом.

Способность созидать миры, находясь при этом в какой угодно степени убожества, обещает обделенным увлекательнейшую жизнь. Чип, обнаруженный в мозгу лже-Бигенда (его настоящее имя? допустим, Джон Доу), — это такой вот вживленный поисковик, позволяющий формировать какие угодно коллажи на заданную тему и структурировать буквально все, что приходит в голову.

Каждый из носителей чипа — а Джон Доу, разумеется, не единственный и даже не первый из них — сам задает себе тему самим направлением своих мыслей. Все остальное без малейшего учета воли носителя мозгового вируса накручивается и монтируется в единую канву. Даже если на извлечение смысла из этих обрывков собственных интеллектуальных сил у реципиента не имеется, разрозненные факты из его дневника автоматически обретают причинно-следственные связи, а вся история — форму и сюжет.

Сначала микрочипы стали экспериментально вживлять в головы добровольцев. Джон Доу (лже-Бигенд) был агентом и работал в программе «Слэм-данк». Он захотел опробовать чип на себе и настоял, чтобы его ему внедрили именно в «голубое пятно». У него с самого начала была идея насчет коллекционирования синего, а его мозги были профессионально заточены на поиск кодовых слов. Потому-то Агенор и Кадм приняли дневник лже-Бигенда за план секретной операции. А ему просто нравилось «распределять» оттенки синего по странам, эпохам и областям культуры — культурный был человек.

Кадм вынужден признать, что собираемая лже-Бигендом информация, насколько он успел заметить, не была такой уж сложносочиненной и изысканной. Просто ее было достаточно много, и она была хорошо структурирована.

Рен и Ньютон уверяют Кадма, что пассивное творчество, которое провоцирует имплантат, работает надежнее любого наркотика. Авария, случившаяся с Джоном Доу, лучшее тому подтверждение: он был «под кайфом» и просто не справился с управлением.

Следили ли за Кадмом, когда он занимался делом лже-Бигенда? А как же. Вы наверняка помните художника, который в Витебске «слушал цвет», Пентесилею?

Пентесилея — ваш агент?

Ну конечно. Она, а точнее они, биороботы (вы же не предполагаете, что у нас только одна секретная программа, не правда ли?), должны были спровоцировать ситуацию нужным для архитекторов «Слэм-данк» образом, а именно, скомпрометировать Кадма и вывести его из операции. Но вмешались простые человеческие чувства, которые, как выяснилось, свойственны не только людям. Любовь путает карты даже биороботам. Потому агент Пентесилея — как номенклатурная единица — была утилизирована.

Но свою миссию она выполнила — привела вас к нам. В родной конторе вас отстранили от дел, и вы стали доступны. Зачем вы понадобились нам? На этот вопрос нет однозначного ответа. Скажем, так: вы нам подходите. Вас могло бы на первых порах удовлетворить такое объяснение?

Отрабатывая маршрут в соответствии с дневником Джона Доу, вы находились в полной темноте, в пространстве, где, фигурально выражаясь, не слышно собственных шагов. В такой обстановке даже профессионалы часто принимают подоплеку вещей за сами вещи. Кажется, что если переплести мотивы, отношенья, среду, то произойдет событие; допустим — преступленье. Ан нет. Событие, увы, не происходит.

Пока мы думаем, что мы неповторимы, мы ничего не знаем. В этом смысле вы были превосходны. И проявили себя как наш человек. Ну, вы понимаете. А когда существует выбор между кандидатами одинакового качества, один из которых наш, а другой нет, то предпочтение, безусловно, отдается первому. Эта практика, возможно, сомнительна, но не предосудительна, не так ли?

В общем, вы, вероятно, уже поняли, к чему мы ведем — предлагаем вам присоединиться к программе «Слэм-данк». Не в качестве реципиента, боже упаси! На первых порах в качестве помощника ее главного координатора и архитектора. На сегодняшний день это сэр Фред Гудвин. Один из тех, кто очень пострадал от любопытства толпы, на потеху которой был вынужден сначала изображать роль умницы-банкира, а потом стать объектом всеобщих издевательств. Из рыцарей в мистеры Худший-в-Мире-Банкир.

Потеряв работу, семью и дом, Фред очень рьяно работает для продвижения «Слэм-данк». И его можно понять. Он прошел стажировку по части архитектурного дела, поскольку программа нуждается в серьезной структурной проработке. Но вам, агент Кадм, даже этого не понадобится. Во времена строительства собора Святого Павла такой профессии как архитектор не существовало вовсе — архитектурой мог заниматься любой образованный человек. В этом смысле мы едва ли переросли восемнадцатый век. И нынче «архитектура» это просто деятельность, достойная джентльмена.

Всего-то и нужно — довести программу «Слэм-данк» до ума. Организовать финансирование, рекламу, продвижение. Обычный бизнес-проект, чтобы охватить массы.

Само собой, в программе останутся вещи тайные по определению. Но профессионалы никогда не делают тайны из факта наличия у них тайн.

И да, больше никакого синего. Разве что напоследок, в качестве метафоры для будущей роли Кадма. Скажем так, на сегодняшний момент «Слэм-данк» нужен кто-то вроде Синей Шапки. Этот трудолюбивый дух, которого, разумеется, никто никогда не видел, помогал британским рудокопам — предупреждал об обвалах, приводил к богатым месторождениям. Он требовал за это плату. И ему оставляли ее в укромных местах. Но в таких делах важны не только деньги. Для невидимки гораздо ценнее возможность стать легендой, не так ли?…

Получив время на раздумья, Кадм им не злоупотребляет. «Слэм-данк»? Это когда баскетболист выпрыгивает вверх и одной или двумя руками бросает мяч сквозь кольцо? Юмор, конечно, специфичен. Но из всех бросков этот едва ли не самый зрелищный и выигрышный.

Конечно, в агентурной работе, как и в профессиональном спорте, есть строгие правила, запрещающие братание на игровом поле. Но игроки, тем не менее, регулярно заводят дружбу с коллегами из команд-соперниц. Потому что всегда имеют в виду, что команда, против которой они выступают сегодня, завтра может оказаться той, за которую им придется играть.

Кадм соглашается.

ТЕЛЕЦ

А «Гармония» оказалась не так проста. В смысле активов. Одно время у нее имелось даже что-то вроде «хранителя» — всеми правами на имущество «Гармонии» владела некая фирма, у которой «Гармония» свою собственность будто бы арендовала. Но потом они от этой схемы отказались. И на мой непросвещенный взгляд зря.

«Хранитель активов» защищает не только от рейдеров и внезапных поглощений, но и от налоговых претензий. К нему трудно подкопаться — он нигде не светится, бухгалтерия его примитивна, налоги платит по упрощенной схеме. Что у основной компании считалось бы расходами — аренда, например, — то у хранителя активов является доходом.

И вообще, налоги такая вещь, что лишних телодвижений по их поводу не бывает. Серьезные американцы в таких случаях практикуют «голландские сэндвичи», хотя голландская там только начинка между двумя ирландскими компаниями.

У местного бизнеса для таких трюков есть свои территории, но серия-то у меня намечена «голландская» — золотой XVII век и Ост-Индская компания, первая в мире мегакорпорация с собственной монетой, колониями и армией. И первая акционерная.

Вот в этом все и дело. Если покупка посторонними лицами не входила в планы агентства «Гармония», то подвело ее именно то, что она была акционерным обществом. А в акционерах, как известно, никогда согласья нет. Разве только на корпоративных групповых портретах. И это самый что ни на есть голландский жанр.

Если писать такой портрет для продюсерской студии «Гармония», то картина «кто там кто» могла бы выглядеть следующим образом.

В центре (или чуть левее?) будет владелец — Андрей Петрович Половинкин. «Гармония» была его детищем, но ее руководителем он официально стал числиться только через пару месяцев после юридической регистрации конторы, которая поначалу даже называлась иначе.

Доля Половинкина в уставном капитале с самого начала была и по сей день остается 20%. Маловато, но, возможно, ему было достаточно, лишь бы давали снимать кино.

В местной богеме Половинкин был известен с конца 1980-х, когда среди прочих неформалов стал «рассказывать» свои фильмы. Сначала в подъезде на улице Красноармейской, куда набивались толпы слушателей, а потом и на специальных фестивалях «изустного кино». Публика, как положено, располагалась в темном зале, а авторы по очереди выходили на сцену, садились на стул, который стоял рядом с допотопным кинопроектором, светившим в зал просто для антуража, и подробно, почти покадрово рассказывали свои фильмы.

Не факт, но можно предположить, что человек, который занимался такими вещами, мог совсем не разбираться в бизнесе. Но кто-то же должен был, если этот бизнес появился? И тогда это почти обязательно совладелец Половинкина, Оганесян Ф.И., которого по этой причине я бы на корпоративном портрете поместила ближе к центру.

Из нынешних акционеров остается только Земельский. У него есть отдельный разнообразный бизнес, и в том числе инвестиционная компания, от имени которой как раз и велась скупка «Гармонии». Когда именно он в первый раз купил ее акции, мне неизвестно, но сначала ему принадлежали только 25%. Потом его доля увеличилась до 33% и появился еще опцион на 7%, об исполнении которого он объявил почти сразу, увеличив свою часть до 40%. Тогда-то он и сообщил, что намерен довести пакет до контрольного, а потом продать.

Половинкин взбунтовался и даже объявил Земельскому войну, которая тянулась почти год, пока Земельский не передал все свои акции Половинкину в управление. Это, конечно, был отвлекающий маневр, но Половинкин хитрости не понял и успокоился, решив, что все по-прежнему у него под контролем.

Разговоры о продаже «Гармонии» затихли, и тут какой-то местный банк покупает у совладельца Оганесяна его 40%.

Этот внезапно возникший ниоткуда игрок как будто бы смешал Земельскому все карты, но только среди наших инсайдеров ходят слухи, что он действует в его интересах.

Стал ли этот поворот неожиданностью для Половинкина? А кто его знает. Скорее да, чем нет, но я тут ни в чем не могу быть уверена, так что и дописать групповой портрет «Гармонии», изобличив с его помощью реальное положение вещей в этой конторе, не получится. Даже в этом отношении я, увы, не Рембрандт, который не только был автором самого знаменитого в истории корпоративного портрета, так еще и в процессе его создания ухитрился раскрыть преступные интриги своих заказчиков и собственным портретом их изобличить.

Могу только констатировать очевидное — помни, учредитель, что дело твое не вечно и не вечно будет твоим.

Хотя будь Земельский героем моего сериала, я не отказала бы себе в удовольствии и попросила бы операторов снимать его под голландским углом. То есть снизу вверх с заваленным набок горизонтом, намекая тем самым на злодея.

Только они бы вряд ли согласились — прием сильно устарел. К тому же неизвестно, состоится ли мой сериал и нужен ли еще кому-то мой сценарий. Вполне вероятно, что я напрасно трачу время (и деньги на выписки из учредительных документов).

Но ведь любопытно же. Вот Половинкин, к примеру, нарисовался. Интересный тип, и эта его «Гармония» тоже. Сценарий мне заказали. Только была ли она на тот момент «его»? И вообще когда-нибудь? Как-то для хозяина он вяловато сопротивляется.

Вот когда обидели голландца Лемера — сместили с поста губернатора Ост-Индской компании, где он был крупнейшим акционером, запретили торговать и даже давать советы о том, как торговать в Индии, он был куда активнее.

Предложил французам помощь в создании собственной Ост-Индской компании, а Гудзона подбил на поиски в Индию нового морского пути. Голландцы про это пронюхали, Гудзона подкупили и перед французами Лемера скомпрометировали. Но он не сдавался. Устраивал заговоры, сбивая цены на акции компании, жаловался на нее властям. В результате вошел в историю как первый акционерный активист.

Даже удалившись от дел, Лемер злоумышлял против Голландской Ост-Индской. Искал на Земле место, на которое не распространялась бы ее монополия. И нашел! Снаряженная на его деньги экспедиция открыла проход у мыса Горн.

Но компания и тут спутала ему планы: они подменили вахтенный журнал и переписали всю историю с открытием. Лемер много лет спорил, чего-то добился, но в конце концов умер. На его могильной плите написали, что за 30 лет он потерял более 150 000 гульденов. Эта цифра потрясала воображение современников Лемера. Ирония в том, что в действительности она была в десять раз больше — гравер просто забыл один ноль.

Вот никогда не знаешь, кто в итоге испортит тебе всю малину. Но я почему-то не уверена, что Половинкина устроил бы такой результат. Даже если бы гравер не подкачал.

Кобальт подглазурный (Серия 6)

Когда Кадм соглашался порулить программой «Слэм-данк», он и приблизительно не представлял себе ее масштаба. Не подозревал, что не только известнейшая компания «Монти Хелмет», которая производит всевозможные шлемы — игровые, водолазные, спортивные, велосипедные, для верховой езды, скейтборда, бокса, горных лыж и т.д., но и популярнейший электронный сервис «КропДроп» с приложениями для коллекционеров служат прикрытием для внедрения «чипов творчества».

Дела по всем направлениям идут отлично. Настолько, что принято решение о первой публичной продаже акций «КропДроп». Дорожное шоу по этому поводу должно стартовать в Амстердаме, где компания проведет первую встречу с потенциальными инвесторами.

Подготовкой к IPO занимается лично Гудвин. У него большая команда, и уже практически все готово. Кадм должен обеспечивать прикрытие и предотвращать утечку информации о «Слэм-данк», о которой, разумеется, нет ни слова в многочисленных документах, в подробностях описывающих «КропДроп» и ее бизнес.

Нет там (пока!) и обязательного пункта об андеррайтерах — банках и инвестиционных компаниях, которые будут руководить процессом выпуска ценных бумаг «КропДроп» и их распределения. И с этим обстоятельством связана другая, не менее щекотливая миссия Кадма.

Дебют на бирже — дело слишком серьезное. Второго шанса не будет. Потраченных усилий и средств не вернуть, а неудача может сказаться не только на нынешнем, но и на будущем положении не только «КропДроп», но и «Слэм-данк».

Для надежности «КропДроп» подписала для продвижения своего IPO целый синдикат андеррайтеров. Вернее, провела тендер, по условиям которого каждый из претендентов должен был сформировать свои предложения. В тайне друг от друга. По результатам конкурса «КропДроп» намеревалась отобрать лучших.

Но этого как раз и не произошло. Когда эксперты высказали свое мнение, оказалось, что все кандидаты хороши приблизительно одинаково. И решение нужно принимать волевое — просто отсеять половину.

Гудвину заниматься этим некогда, и он поручает сделать это Кадму. Критерии отбора он оставляет на его усмотрение. Понятно, что иметь отношение к финансам они уже не должны. Тогда к чему?

По делам, связанным с готовящейся эмиссией, Кадму приходится часто наведываться в Амстердам. Для визитов он всегда пользуется самолетами одной и той же голландской компании. И каждый раз невольно отмечает, что самолеты эти ярко-синие, цвета затылка зяблика. Как и форма стюардесс и стюардов.

Не то чтобы Кадму это важно. Корпоративные цвета всегда дело вкуса. Тот же Гудвин, будучи еще важным банкиром, лично выбирал такие цвета и следил, чтобы их строго придерживались как в рекламных кампаниях, так и в интерьерах офисов. Принадлежавшие его банку автомобили и самолеты тоже должны были быть того же цвета — кстати, одного из оттенков синего.

С синей темой почему-то связано и одно занятное хобби, которое Кадм успел приобрести в своих перелетах. Он начал собирать миниатюрные голландские дома из делфтской керамики, традиционный декор которой предполагает роспись синим кобальтом.

Эти копии реальных голландских домов авиакомпания предлагает пассажирам бизнес-класса уже больше полувека. Вообще-то, они должны были служить лишь посудой для знаменитого голландского джина, которым планировалось завлекать на борта клиентов. Но недоброжелатели увидели в этом недобросовестную конкуренцию, и потому теперь домики чаще всего продаются пустыми.

Но завсегдатаи рейсов этой авиакомпании все равно подсаживаются на них и начинают собирать коллекции. В последнее время у них появились специальные интернет-приложения, чтобы им было легче изучать реальные дома-прототипы, искать их на картах, фотографиях и панорамах улиц. Там же они присматривают себе очередные приобретения, меняются, докупают отсутствующие экземпляры. Словом, торговля идет бойкая.

Кадм отмечает, что среди собирателей некоторые имеют отношение к банкам и организациям, что выступают в качестве потенциальных андеррайтеров IPO «КропДроп». Он решает бросить им «кость» в виде амстердамского дома Исаака Лемера.

Кадм узнает, что среди первой десятки так называемых «старых» миниатюр, т.е. выпущенных еще в 1950-х, была лимитированная серия таких «лемеров». Тогда домики еще не были точными копиями реально существующих домов, а делались «по мотивам» традиционной голландской архитектуры, и имели только порядковые номера.

«Старые» миниатюры вообще высоко ценятся, но скорее у начинающих, у тех, кто считает, что они обладают дополнительной стоимостью из-за того, что были сделаны давно и стали достаточно редкими. На самом деле это полная чушь — все дома от первого до почти сотого номера по-прежнему находятся в производстве. Шанс найти что-то, действительно происходящее из первых серий, невелик. Тем более атрибутировать «лемеров» именно как «лемеров» могут только настоящие знатоки.

Заронив в благодатную почву интернета правильные семена, Кадм тут же получает нужные всходы. Он распускает слух, что эти миниатюры коллекционирует сам Гудвин, у которого, будто бы, особое отношение к голландцу, вся слава которого состояла в масштабе его финансовых потерь. Не то чтобы репутация Худшего-В-Мире-Банкира так уж тяготит Гудвина, но вероятно разделить ее хотя бы с кем-то он не прочь.

Отыскивается даже обладатель «последней партии» «лемеров». Пользуясь этой оказией, Кадм убеждает его выставить свои сокровища на аукцион, а претендентам в синдикат намекает, что если преподнести Гудвину такой подарок, в исходе отбора можно не сомневаться. Коллекция Гудвина якобы уже внушительных размеров, но ему все мало. Поскольку Худший-В-Мире-Банкир известен еще и как Самый-Феерический-Жадина (обанкротив свой банк, он не постеснялся выторговать себе щедрые отступные), это допущение тоже выглядит вполне правдоподобно.

Сначала все выглядит не слишком серьезно. Часть отсеивается на подступах, не желая участвовать в авантюре. Но тех, кто включается в игру, все равно больше, чем требуется, и потому она стоит свеч.

Правда, от свеч часто занимаются пожары. На этот раз полыхать начинает из-за того, что не подозревающий об ажиотаже продавец объявляет вначале высокую цену, а затем снижает ставки, намереваясь продать товар первому же согласному заплатить озвученную сумму.

Но представители банков-претендентов, проинструктированные покупать не торгуясь, устраивают из аукциона свару — они все выражают готовность купить по первой же названной цене, устроители оказываются в дурацком положении и отменяют торги.

Обладатель вожделенных миниатюр понимает, что на них есть спрос, и просто так отдавать свои сокровища уже не хочет. На него и его коллекцию начинается охота.

Ажиотаж вокруг «лемеров» поднимает цены на них до небес. Но и задорого владелец теперь продавать отказывается, так что покупателям приходится прибегать к хитростям и уловкам. В ход идут отвлекающие маневры, подкуп посредников и фиктивные аукционы, все участники которых играют на заинтересованной стороне.

История получает огласку, и Гудвин, опасаясь, что его имя вновь будут склонять на все лады, распоряжается все это прекратить.

Но коллекционерские страсти накалились до такой степени, что поделать что-либо со «всем этим» уже сложно. К тому же есть результаты — число претендентов в синдикат сократилось почти до нужного. Эти «самоубийства» кандидатов работают на Кадма, чего нельзя сказать о нескольких реальных самоубийствах из числа неудачливых охотников на «лемеров».

Правда (к везению Кадма), их приписывают к череде загадочных смертей банкиров, которые как настоящая эпидемия не первый год косят ряды финансистов. Благодаря этому удается избежать слухов о связи этих происшествий и приближающейся эмиссии «КропДроп». Пресса в очередной раз смакует статистику, подтверждающую, что банкиры гораздо более склонны к самоубийствам, чем люди любых других профессий.

Гудвин же, опасаясь, что история с «его коллекцией» все-таки станет известной, а его плохая репутация получит очередное подтверждение, разгневан и делает попытку вышвырнуть Кадма из программы.

Но поскольку операция по отсеву андеррайтеров принесла нужные плоды — в синдикате остается ровно пять членов, как и планировалось, — то репрессировать Кадма как будто бы не за что. Чтобы не компрометировать программу, отстраняют… Гудвина. А полномочия Кадма, напротив, расширяют.

БЛИЗНЕЦЫ

Какая-то у меня с «Гармонией» получается не слишком интересная математика. Есть несколько слагаемых (они же акционеры), которые в сумме образуют целое агентство. Величины внутри этого уравнения, как выяснилось, переменные и могут принимать разные значения. На теперешнем этапе величина Земельского, например, небывалая (местный банк, купивший долю Оганесяна, скорее всего, служит только прикрытием). В любом случае, совладелец Оганесян обнулился, и его можно не принимать в расчет. Половинкин кем был, тем и остался: даром, что владелец — до половины ему по-прежнему как до Луны.

Чаще всего операция сложения и нужна только затем, чтобы выяснить, как именно слагаемые относятся друг к другу. И тут либо A=Б, либо A>Б, либо A<Б. Без вариантов. В моем уравнении как будто все гладко: A (Половинкин) очевидно меньше Б (Земельского/банка), но Б пока еще не равняется целой «Гармонии», а потому функцию А отменить нельзя.

Вопрос в другом — зачем мне вся эта арифметика сдалась? Разве что затем, что на моем рабочем календаре XVI век, а в мыслях Прага времен императора Рудольфа II — рай для астрономов, алхимиков и магов всех мастей.

А раз ты маг, звездочет или каббалист, то нет у тебя другого ключа к тайнам Вселенной кроме чисел и математики, которая позволяет всякому, кто владеет ее секретами, одной лишь силой мысли проникать туда, куда физически проникнуть человеку невозможно. Или пока невозможно. Когда, к примеру, пражские астрономы открывали свои космические законы, еще и телескопов-то не было. Одни сплошные вычисления. И сейчас в этом смысле не многое переменилось.

Но чтобы такие фокусы работали, опытные люди советуют смотреть на вещи максимально непредвзято. В таком случае можно прийти к выводам странным и неправдоподобным, но на практике они скорей всего подтвердятся. Рано или поздно.

Главное помнить, что формулы любят, когда их разглядывают. Я, например, рассмотрела свое незамысловатое уравнение — А + Б = «Гармония» — со всех сторон, и нашла-таки в нем один удивительный ракурс. Ничто, ноль, теперь уже бывший совладелец Оганесян, который за пару лет по частям перепродал весь свой пакет акций Земельскому. А речь шла о 60%. У Половинкина всегда было 20%. Где были еще 20%?

У Оганесяна же. Точнее у Оганесянов — 10% у его отца и 10% у сына, того самого, с которым в американском университете учился сын Земельского.

Вот так всегда. Ты полагаешь, что в центре Вселенной покоится Земля, но приходит Коперник и ставит все с ног на голову: Земля оказывается всего лишь одной из планет, которые вертятся вокруг Солнца. (Стоит ли уточнять, что центральная роль Солнца в Солнечной системе для Коперника никаким откровением не была, и он просто доказал популярную на тот момент гипотезу. Сугубо математически.)

Я совсем не Коперник, ни о чем таком не догадывалась, но еще в «голландской» главе пыталась пристроить Оганесяна-среднего в центр группового портрета акционеров. Тоже сугубо математически — по величине процента.

Зная про сыновей, я предполагала, что легкость, с которой Земельскому удалось прибрать к рукам «Гармонию», должна объясняться как-то по-семейному. Но возможности старцев оказались не в пример чудеснее связей юношей.

Выяснилось, что Оганесян-дедушка был главой серьезного этнического (как выражаются в газетах) мафиозного клана, который с конца 1970-х контролировал в нашем городе несколько направлений не слишком прозрачного бизнеса. История криминала, как известно, наука не менее герметичная, чем какая-нибудь алхимия, а потому откуда мне было про это знать? Чтобы раскопать такое, понадобились определенные ухищрения, зато полученные знания многое проясняют.

Итак, Половинкину, скорей всего, сделали одолжение, введя в состав акционеров. Могли бы использовать как наемного организатора, но то ли оценили способности, то ли великодушно заплатили за идею. Как знать? Но только Андрей Половинкин свой шанс не упустил и контакта с нечистой силой не убоялся.

Смельчаки, которые такими вещами не брезгуют, во все времена водятся. И бонусы в результате получают немалые. Но фаустианство Половинкина сомнительно — не производит он на меня такого впечатления. Хотя практика показывает, что верить своим впечатлениям — себе дороже. Иначе как бы случилось, что человек, который в «Гармонии» владел почти всем, до сих пор совершенно меня не интересовал?

А вот по самой естественной и одновременно магической причине: все видят только то, что хотят видеть. Не примечая слонов и баннеры в интернете. Так и я, сфокусировавшись на фигуре Земельского, совершенно не реагировала на другие фигуры, даже гигантские, даже маячившие перед самым моим носом.

И потом, роли в дуэтах типа «главный-ассистент» не всегда очевидны. Кто, например, был главнее — Фауст или Мефистофель?

Догадываться тут мало, нужно знать наверняка. В шестнадцатом веке я в такой ситуации пошла бы вызывать духов, но сегодня для этого имеются социальные сети.

В одной из них я вчера разговорила сотрудника «Гармонии», который как-то подозрительно легко поделился со мной внутренними корпоративными новостями. В частности тем, что новый акционер (в лице банка) уже приступил к реформам и теперь планомерно и агрессивно раскалывает компанию изнутри. Пришедшая команда оказывает на работников всевозможное давление, а от руководства требует тотального контроля, повышения прибыли и сокращения затрат. Они никому не верят и везде ищут подвох, отчего атмосфера в коллективе стала удушливой. Несколько ключевых сотрудников агентства вот-вот его покинут, потому что не желают мириться с таким положением дел.

Да, вот буквально так он и написал. Мне даже показалось, будто этот демон, явившись на мой призыв, очень старался сообщить мне то, что я, как он думал, хотела услышать. К сожалению, не могу приписать его разговорчивость своим дознавательным способностям — практически все вышеизложенное я нашла в его реплике недельной давности, и только чуть-чуть развила тему, задав несколько наводящих вопросов.

Тактика вполне иезуитская, и я в этом смысле старалась, потому что иезуиты тоже запланированы в герои моего романа. Они, говорят, умели внушать людям порочность. Будто бы даже если человек был невинен, но, услышав каверзный вопрос, задумывался и тем самым развращался, и тогда его уже можно было с полным основанием хватать и тащить на расправу.

Может быть, в беседе с сотрудником «Гармонии» и случилось нечто подобное, потому что, когда я его спросила, зачем, собственно, новым хозяевам понадобилась эта компания, он как будто впервые задался этим вопросом и стал строить версию за версией, пока, наконец, не остановился на том, что Земельскому «Гармония» ни за чем, но он старается то ли ради жены, то ли ради какой-то другой дамы, которая как-то профессионально связана с кинопроизводством и хотела бы иметь собственную «карманную» студию. Причем именно местную.

Все-таки дама. Это немного… скучно, что ли?

Во многой мудрости, конечно, много печали, и кто умножает познания, умножает скорбь. Но не для того я допрашивала «демона» из «Гармонии», чтобы теперь скучать.

Хорошо, что тема у меня теперь «чешская», а значит, могу опереться на авторитет Коменского, который мудростью известен не меньше царя Соломона, но при этом всегда был убежден, что образовательный процесс может и должен быть приятным. Кто как не родоначальник современной школы и алмаз в короне педагогики…

Хотя почему алмаз? В обеих коронах Рудольфа — и чешской, и императорской — главными камнями был синие сапфиры.

Ну, вот, наконец-то. Нашелся способ легко и непринужденно привнести в сюжет нужную мне симметрию. Должна произойти подмена — совсем незначительная, никому особенно не важная и почти не заметная. Какая, по сути, разница, алмаз или сапфир, но каким волшебным обещает быть результат!

Меняем, например, строчную букву на заглавную — и корона превращается в Корону. А потом одну букву заменяем другой — и Чех становится Лехом.

И возникает польская тема.

Где вместо рудольфинской Богемии будет Королевство Польское. Пражский доктор Фауст станет Фаустом польским, который пан Твардовский. А Коменскому двойника не потребуется, потому что он жил на две страны.

Точного эха добиваться незачем — ведь никто не высматривает в ночном небе несколько сотен звезд, составляющих Большую Медведицу, чтобы убедиться, что это она и есть. Достаточно разглядеть семизвездие «ковша». Остальное будет просвечивать так или иначе.

Другое дело, что со звездами нужно быть осторожнее — из-за того, что лучи у них в разные стороны, они так и норовят направить по ложному следу.

Например, стоит только вспомнить, что в Праге есть дворец в форме звезды, и сразу придется сказать, что построил его рудольфов дядя, чтобы преподнести в подарок своей любимой, хотя и морганатической супруге.

И сразу пойдут разговоры о дамах, женитьбах и все такое, чего моя хлипкая доморощенная алхимия может уже и не вынести.

Для жены он старается… Ну-ну.

Коронный сапфир (Серия 7)

Новая миссия Кадма еще более сложна и щекотлива, чем прежняя. На этот раз он должен заполучить в программу «Слэм-данк», эмиссаром которой теперь служит, уникального специалиста, настоящую звезду современных компьютерных наук — профессора Коменского, гения в анализе данных и в обучении искусственных нейронных сетей.

Чипы творчества, которые насаждает «Слэм-данк», без специалистов такого рода просто невозможны, ведь поиск и отбор информации для дневников — самое главное. И чем более изощренными будут критерии этих поисков, тем интереснее будут дневники.

Поиск информации по отдельным словам, четкие формулировки запросов тут категорически не подходят. Собственно даже поиск по темам, благодаря которому и возникла «Слэм-данк», уже не слишком удовлетворяет, и перед техническими службами программы поставлена задача найти более изощренные возможности разведочного сканирования информации.

А потому участие в проекте Коменского очень желательно. Обученные им нейронные сети способны улавливать фантастически сложные скрытые закономерности в данных. Это его коронная тема, но подобраться к нему «Слэм-данк» до сих пор никак не удавалось.

Деньгами его не прельстить — он так беспрецедентно знаменит, а результаты его трудов настолько впечатляют, что за ним охотятся все, кто хоть как-то может его уникальность использовать. Вот теперь его и всю его команду сманил к себе самый знаменитый интернет-поисковик, который скупает по всему миру лучших специалистов по глубинному обучению нейросетей.

Это делает перспективу привлечения Коменского в «Слэм-данк» практически нереальной. У Кадма остается ровно один шанс — польский нейрофизиолог по фамилии Твардовский.

Упоминание об этом человеке Кадм обнаруживает в досье Коменского. Когда-то эти двое вместе работали в небольшой пражской лаборатории — изучали способы обработки информации в биологических системах. Живые существа и компьютер обрабатывают информацию очень похожим образом, потому в качестве инструмента для поиска закономерностей лаборатория активно использовала алгоритмы машинного обучения, а значит, Коменского.

Результаты оказались весьма нетривиальными, причем вклад Коменского был определяющим. Но Твардовский каким-то образом исхитрился вытеснить Коменского из проекта и приписать все заслуги себе.

Кадму эта история сразу показалась перспективной. Но было и другое. С некоторых пор этот самый Твардовский благополучно работает на «Слэм-данк» в одной из научно-исследовательских групп.

Потому Кадм далеко не первый, кто пытается взять его в разработку по поводу привлечения Коменского. Но только Кадму Твардовский почему-то соглашается помочь — в обмен на некоторую услугу.

Он предлагает ловить Коменского на живца. То есть на самого Твардовского, который в некотором смысле уже и не совсем жив. Дела его в «Слэм-данк» не хороши, поэтому он будет сотрудничать с Кадмом только при условии, что тот даст его карьере новый шанс.

Условия Твардовский выдвигает вполне исполнимые — уладить какие-то его склоки на уровне, доступном влиянию Кадма, который, разумеется, обещает помочь. Не особенно вдаваясь в детали, поскольку сейчас важнее другое — чем же таким можно привлечь Коменского?

Головой Кристины Понятовской.

Услышав это от Твардовского, Кадм на мгновенье остолбеневает, но, к счастью, все оказывается не так экстравагантно, как ему померещилось. Все дело в том, что с этой головы началась история отношений Коменского и Твардовского. Она же стала причиной их разрыва.

Пражанка Кристина Понятовская была известной в городе сумасшедшей. Ну, то есть так ее воспринимали те, кто знал о некоторых ее пристрастиях. Сначала те, кто находил в парке у летнего дворца «Звезда» останки разорванных ее руками птиц и животных. Потом те, кто вычислил ее и сделал вывод, что собак и голубей она терзает не просто так, а для сеансов гаданий на их внутренностях. Ну, и, наконец, те специалисты, что приглядывали за ней в психиатрической клинике и догадались, что свои вакханалии она устраивала не совсем одна.

Кристина страдала диссоциативным расстройством идентичности. То есть она ощущала себя Кристиной только временами, а чаще всего ее мозг контролировали другие персонажи, которых у нее водилось множество, и которых наблюдавшие ее доктора окрестили «менадами». Просто потому, что все они (как это обычно бывает при такой клинической картине) очень разнились по возрасту, темпераменту, способностям и даже политическим убеждениям, но при этом были одного пола. Женского.

Любопытство Твардовского, который первым заинтересовался «менадами», особенно возбуждал тот факт, что эти эго-состояния Кристины помнили себя только в момент своей собственной активности, а когда на смену одной приходила другая, все покрывалось для них мраком забвения.

Профессиональным вызовом для Твардовского стала попытка обучить нейроны в мозге Кристины так, чтобы они не стирали память о ее субличностях. Для этого ему нужен был Коменский, который построил компьютерную модель таких связей и обучил ее.

Именно Коменский (и только во вторую очередь Твардовский) вернул Кристине ее голову и приструнил ее «менад». Со временем она даже перестала нуждаться в опеке и стала вполне респектабельной дамой. И чтобы быть подальше от неизбежных в ее положении кривотолков, переехала из Праги в Варшаву. И как-то там слилась.

Твардовский тем временем устроил так, что Коменский оказался как бы ни при чем и тоже уехал, сделал с нуля свою блестящую карьеру. Ни мстить, ни наказывать каким-то образом Твардовского никогда не пытался. А работать на «Слэм-данк» отказывался по соображениям нравственности — людей нельзя делить на высших и низших.

И теперь Твардовский уверен, что завлечь Коменского в «Слэм-данк» можно только одним способом — вживить Кристине чип творчества.

Конечно, для нее это очень рискованно, «менады» могут опять проявиться, и даже проявятся наверняка: поскольку Твардовский никогда не выпускал Кристину из поля зрения, он уверен, что хитрый народец из ее головы никуда не делся. Просто она научилась его прятать.

Но другими фокусами Коменского не проймешь. Кристина — последний шанс. И как только он ею займется, птичке пропасть. Берите его голыми руками и вейте свои веревки.

Затея Твардовского, при всей ее неортодоксальности, кажется Кадму стоящей. И после необходимых приготовлений — введения в проект Кристины, неподозрительного оповещения об этом Коменского, — задуманная многоходовка начинает раскручиваться по оговоренному сценарию.

Дневников в голове у Кристины действительно оказывается больше одного. Точнее шесть. Их самостоятельно ведут ее субличности, которые теперь не игнорируют друг друга, а, напротив, активно общаются, устроив в голове у Кристины что-то вроде социальной сети.

Подключившийся к теме (пока удаленно) Коменский копирует структуру этих дневников, смоделировав нейронную сеть, и выясняет, что она выстроена звездообразно: в центре схемы находится главный «пользователь» и от него отходят векторы связей с другими «пользователями».

Фокус оказывается в том, что Коменский именно вычисляет этого главного пользователя, который является центром притяжения для других. Потому что никак иначе его присутствие установить нельзя: при том, что он тут настоящая звезда — но парадоксально незаметная, тусклая, хотя и самая важная.

Обнаружив эту «скромницу», Коменский и Твардовский (обсуждая, как ни в чем не бывало, свои дела в интернете, ведь для ученых наука превыше обид) начинают пристально в нее вглядываться. И попутно прогнозируют варианты развития событий — что если, допустим, она будет принудительно активизирована, или, наоборот, исключена из схемы?

Изобретает вопросы как всегда Твардовский, а решает задачи — Коменский. Он же находит ответ. Точнее ответы.

Первый из них — Варшава и скучная повседневность теперешней Кристины. Если в центре дневниковой звезды оставить Варшаву, то она, вероятней всего, никогда не выйдет из своей тени. Но для Кристины будет возможна нормальная жизнь.

Ответ второй — Прага, с которой у нее не связано больше ничего персонального, только идеальное, о чем гадали ее «менады» на внутренностях погубленных животных.

Это как с астрологическими «домами», которые нужно уметь выбирать. Например, повседневные перемещения по обыденным делам, т.е. «короткие путешествия», следует отнести к III дому. Но посещение храма, даже если для этого нужно всего лишь повернуть за угол, будет уже паломничеством, относящимся к возвышенному IX дому.

Так что подозрения Твардовского о том, что Прага со своими демонами не отпустила Кристину, вполне справедливы. И если актуализировать для нее пражские воспоминания, то вернутся и «менады», и их вакханалии. И все что угодно в том же духе. Иначе зачем бы ей селиться в квартале Прага, который хотя и находится в самом центре Варшавы, но остается терра инкогнита для жителей из других районов города.

Старинные здания там прекрасны, но пребывают в запустении. С некоторых пор эту варшавскую Прагу облюбовали местные хипстеры, устроив на заброшенных заводах и складах свои контркультурные хот-споты, но ночная жизнь там по-прежнему экстремальное развлечение, особенно для тех, кто помнит, как на этих улицах десятилетиями ютились беднейшие из бедных, и закон царил один — криминальный.

Два разных места с одним названием — обычно это не бывает проблемой ни для какой более-менее нормальной головы. Но только не для той, которая теперь так интересует пана Твардовского.

И потому, когда у него, наконец, получается должным образом обучить нейроны в мозге у Кристины и устроить так, что обе ее Праги сливаются в одну, мир для бедняжки тут же меняется.

Связи, бывшие стабильными в дневниковой «звезде», нарушаются. Появляются всё новые субличности и заводят собственные дневники. А факты, которые они там собирают, порой настолько чудовищны, что напоминают кунсткамеры.

В голове у Кристины творится черт знает что. Приехавший наконец Коменский уже ничего не может с этим поделать. Он снова попадает в капкан, расставленный для него Твардовским, который, принудив его вступить в игру, устраняется. Коменский же оказывается в патовой ситуации, когда любой его ход, любое действие или бездействие будут вести к ухудшению ситуации.

Парочка Коменский vs Твардовский снова отработала свой коронный номер — один впутывает другого в фальшивую игру, которую тот принимает за чистую монету.

Когда наступает роковая развязка, и Кристина окончательно теряет голову, Кадм утешает себя и Коменского тем, что никто не мог предвидеть такого развития событий, а если и предвидел, то точно не мог их предотвратить.

Так или иначе, Коменский остается в программе — в надежде, что будет иметь возможность нянчиться с Кристиной, или реабилитироваться в работе с другими обладателями множественных дневников. А такие имеются.

Твардовского же из проекта выпирают. Со свистом. Кадм не в силах помочь ему или делает вид. Тем более что сам он в результате этой сомнительной операции проходит в ферзи. Ведь он справился с важнейшим заданием, от которого «Слэм-данк» оказалась в однозначном выигрыше. Поэтому его немедленно превращают в полноправного куратора одного из направлений и предоставляют широкие полномочия и полную свободу действий.

РАК

А Половинкин-то оказался гением! Самым выгодным активом «Гармонии», ради которого я бы на месте Земельского и затеяла ее поглощение. А на месте Половинкина, если бы хотела от этого поглощения защититься или хотя бы досадить поглотителям, первым делом постаралась бы этот актив как-нибудь слить.

Покопавшись в архивном интернете, я теперь практически уверена, что клан Оганесянов нанял Половинкина за выдающийся талант. Они заприметили его на тех самых фестивалях «вербального кино» в конце 1980-х, где публике рассказывали фильмы, снятые «в голове». Участники претендовали на открытие целого нового жанра. Но как-то быстро наигрались, и фестивали сошли на нет. Все занялись своими делами. У кого бизнес, у кого творчество. А у Половинкина получилось совместить одно с другим.

Идея «изустного кино» не в последнюю очередь родилась из-за того, что настоящее кино снимать было дорого. И сейчас дорого, а уж тогда — если кому-то удавалось заполучить хотя бы какую-то видеокамеру, на нее ходил смотреть весь город.

Короче, ни техники, ни средств не было. А идеи были грандиозные. И воплощать их хотелось. С мыслью об этом многие потом влились в народившуюся местную киноиндустрию. И там опять были вынуждены резать своим замыслам не то что крылья, но даже малейшие на них намеки.

Половинкин же пошел строго в противоположном направлении. Как Колумб, решивший плыть на запад, чтобы попасть на восток. (У меня испанская серия.) Он понимал, что на мелководье большой рыбы не поймаешь. Местная тематика никому не интересна. Нужен размах, масштаб, вписанность в мировые контексты. И он придумал способ снимать блокбастеры за гроши. Очень простой способ, который заключался в том, что если за гроши снимать никак не получается, то снимать не нужно совсем. Нужно склеивать фильмы из того, что уже сняли.

Тут нужно оценить вот что. Голова Половинкина, по-видимому, устроена так, что он помнит невероятное количество фильмов. Он легко может составить какой-угодно новый фильм из какого-угодно количества старых. Поэтому на первом этапе существования «Гармонии» заменить Половинкина не мог никто. Это потом создали компьютерную программу и понеслось-поехало.

А тогда… Не знаю, кто кому предложил сотрудничество, Половинкин Оганесяну или наоборот, но последний явно оценил уникальность потенциального бизнес-партнера.

Оганесяна стоит, конечно, похвалить за деловое чутье — дал, дескать, шанс очень спорному проекту. Совсем как испанские короли Фердинанд и Изабелла, которые не с первого раза, но поддержали колумбов американский проект, тоже представлявшийся всем вокруг абсолютно диким.

А идеи Половинкина казались дурацкими даже его соратникам. Для них и словесное кино было немыслимо без передачи процесса съемки. Они обязательно сообщали «зрителям», что «камера поехала туда-то», что «крупный план, наезд…». Половинкин же все это категорически игнорировал. Его «фильмы» были просто пересказанными сценариями. На архивном видео есть эпизод, где юного Половинкина на каком-то из фестивалей по этому поводу свистом изгоняют со сцены.

Сколько ни смотрю эти кадры, не могу сосредоточиться и полюбоваться на позор будущего владельца «Гармонии». Мое внимание перетягивает сидящий в ряду членов жюри человек в талите. Это и есть Оганесян. Но только увидев его в этом покрывале с кисточками, которым правоверные евреи покрывают плечи и голову, я поняла, что встречалась с этим человеком раньше. Никакие фотографии в гражданской одежде, которых я навидалась достаточно, на эту мысль меня не наводили.

Только талит. Это теперь благодаря википедии я знаю, что это такое. А двадцать лет назад на свадьбе Шиловича в Витебске понятия не имела. Но одним из этапов праздничной программы тогда была прогулка по Двине на кораблике, который должен был доставить гостей к ресторану. И на палубе со мной как раз заговорил человек в таком вот талите. Этим он меня сильно смущал. Возможно, поэтому я не помню ничего из той беседы.

Но скорее всего и беседы никакой не было. Я думала только о том, как мне от этого странного человека поскорее отделаться, но ничего не придумывалось. Пока на помощь мне не пришел Земельский. Под каким-то предлогом он меня умыкнул, и потом признался, что не без удовольствия наблюдал за моей неловкостью, но пожалел и выручил. То есть, тогда в Витебске он спасал меня неоднократно.

Изучая биографии совладельцев «Гармонии» я узнала, что Оганесян, то есть человек с абсолютно на мой слух армянской фамилией, оказывается правоверный иудей и много времени посвящает изучению Торы.

Его тогдашний витебский талит, кстати, оказался для меня вещью очень интересной. В основном из-за кисточек с узелками, в которые иудейские заповеди требуют обязательно вставлять голубую нить. А евреи не вставляют — утеряли секрет красителя из крови морских улиток, который давал очень конкретный оттенок синего. А никакие заменители Талмуд категорически не признает.

Какая чудесная была бы тема, если бы мне все еще нужно было писать про синий. И вообще евреи для Испании XV-XVI века важны не меньше, чем открытие Америки. Христианнейшие Фердинанд и Изабелла выгнали их из страны ровно в тот же год, когда благословили Колумба в первое заокеанское плаванье. А теми, кто остался, занялся Торквемада, великий и ужасный.

И надо же, чтобы перед лицом инквизиции мне в голову пришла еретическая мыслишка: а что если Земельский (он один в этой схеме годится на роль Торквемады) выдавливает из «Гармонии» как раз не Половинкина, а Оганесяна?

То есть я решила, что Оганесяны использовали Половинкина в качестве уникального специалиста и подарили ему долю в компании в зачет будущих заслуг. А что если Половинкин в какой-то момент почувствовал себя обделённым? Как Колумб, не получивший того, на что рассчитывал — звания вице-короля и губернатора новых территорий. То есть официально его полномочия всегда подтверждали, но никакой реальной власти у него как не было, так и не стало. И даже в корабельную команду к нему внедряли специальных людей, имевших негласные указания подрывать его авторитет и лишать влияния.

Вот и Половинкину казалось, что раз он поставил дело, наладил производство, то и вертеться оно должно вокруг него. Но Оганесяны так не считали, и тогда Половинкин… Что? Вступил в сговор с Земельским?

Если так, то, похоже, совершенно напрасно. Это подтверждают рассказы инсайдеров о репрессиях новой власти в «Гармонии». Как говорится, tanto monta, monta tanto: что Изабелла, что Фердинанд — без разницы. Потому что имущие силу всегда между собой договорятся и поделятся. Обделив всех прочих.

С чего бы Половинкину думать, что Земельский станет считаться с его интересами? Вон с Оганесяном они, похоже, с самого начала условились, что один не будет вмешиваться в творческую кухню, а другой — приближаться к финансам. И что?

Пересмотр договоренностей не заставил себя ждать: как только «сняли» несколько фильмов, тут же вполне предсказуемо последовали обвинения в пиратстве. Оганесяны эти проблемы благодаря своим связям решили, но от Половинкина тут же потребовали или организовать нормальное производство, или выметаться ко всем чертям. Похоже на то, что у него был выбор?

Цвет морской волны (Серия 8)

Кадм в качестве менеджера одного из направлений «Слэм-данк» отчитывается в проделанной работе перед кураторами из комитета программы. Он излагает им свое видение текущего положения дел, существующих и возможных проблем, а также варианты их решения. Подконтрольная Кадму служба предоставила для инспекции отчеты о финансовом и технологическом состоянии предприятия. На основании этой информации комитет должен вынести свой вердикт — насколько успешно развивается проект и туда ли он движется.

Все факты как будто говорят о процветании. Количество пользователей неуклонно растет. Организованы филиалы в разных уголках планеты. Прикрытие в виде компании «КропДроп» прекрасно функционирует, финансирование налажено, технологии местами не имеют себе равных.

Кадм очень гордится своими успехами. Как выясняется, напрасно — у контролеров есть к нему серьезные претензии. Они касаются недостаточной степени визуализации контента дневников пользователей, и, соответственно, сложности для внешнего контроля.

Ведь в каждом дневнике множество фактов, событий — море информации. При том, что дневники эти в принципе не ведутся как линейный нарратив, каждый участник программы к тому же выбирает форму, удобную лично для него.

Не у всех пользователей есть кодовые слова или даже какая-то тема. Многие просто скользят по информационному ландшафту, не особенно фильтруя впечатления. Для таких серферов «Слэм-данк» становится чем-то вроде дизайнера, который превращает беспорядочное нагромождение данных в осмысленную картинку.

Кураторы хотят иметь к этой информации полный, быстрый и удобный доступ. Но с каждым днем, с каждым новым пользователем ориентироваться в этих водах им становится все труднее. А пустить дело на самотек никак невозможно.

Кадму ставят на вид, что он недостаточно продвинулся в обеспечении полноценной навигации внутри как будто хорошо уже отлаженной системы. Отсутствуют метки-якоря для запроса дополнительных сведений. Нет серьезной категоризации, сравнительного анализа обитателей и объектного мира «Слэм-данк», а потому затруднены, а то и попросту невозможны заслуживающие доверия обобщения — тематические рейтинги популярности, к примеру, а также выводы — оценка настроений и перспектив.

Но с другой стороны в программе в этом смысле есть полезный опыт. Лучшей практикой может похвастаться куратор под кодовым именем Медея. В подконтрольной ей части проекта все, что касается визуализации данных, на высоте. Она в этом просто волшебница.

Кадма направляют к Медее на стажировку. Он, разумеется, недоволен. И вообще рассматривает критику как придирки.

К тому же чудесная Медея не торопится раскрывать ему секреты своей «кухни». Назначив первую встречу в курортном испанском городе Аликанте на берегу Средиземного моря, она заставляет Кадма дожидаться ее несколько дней.

Кадм досадует, изучает местные достопримечательности, и забредает на экскурсию в штаб-квартиру самой популярной в мире командной кругосветной парусной гонки.

Он попадает на пресс-конференцию репортерши, которая участвовала в регате. Из 7 экипажей один был целиком женский, и дамочка как раз была там в качестве бортового репортера, который не имеет права прикасаться к парусам, штурвалу и лебедкам, а должен только писать хронику и снимать видео.

Разумеется, дамочка оказывается той самой Медеей.

Кадм заранее был настроен по отношению к ней скептически и сразу же начинает ревниво выискивать в любых словах репортерши доказательства того, что не очень-то она и хороша.

Но она хороша. Участок ее ответственности может и не так велик, как у Кадма (Медея занимается только теми дневниками, что ведутся на материале регаты), но интерес к этой теме чрезвычайный.

Гонка длится почти 9 месяцев, и это самое долгое спортивное соревнование в мире, а потому событий, эмоций и даже страстей вокруг нее больше чем достаточно. Она начинается в Аликанте и проходит через 11 морских портов на 5 континентах. За ней следят миллионы фанатов по всему миру — не только живьем во время этапных стартов и финишей, гонок в портах, но и в интернете. Буквально следуют по пятам виртуальным параллельным маршрутом — в том числе и в своих дневниках.

Репортеры, которые есть в экипаже каждой яхты, это как раз клиенты «Слэм-данк». И они ведут собственное соревнование — кто увлекательнее расскажет о происходящем во время плаванья.

Важно, что дневники эти интересны не только им самим. Кадм имеет возможность в этом убедиться — в резиденции регаты есть музей, где можно виртуально поучаствовать в гонке.

Разглядывая на экранах скриншоты треков, схематично фиксирующих положение яхт во времени и пространстве, Кадм отмечает, что на одном из виджетов голубой след (а у каждой яхты свой цвет, которым ее маршрут отмечают и на картах) в какой-то момент обрывается.

Медея, выступая в роли гида, пользуется любопытством Кадма как поводом, чтобы разъяснить ему свой метод. Голубая лодка, говорит она, еще в Индийском океане напоролась на риф и вынуждена была выйти из соревнования. Этой яхте не везло с самого начала — проиграли несколько портовых гонок, один из этапов начали с фальстарта, утопили ноутбук, обнаружили несколько протечек и едва не сломали ребро одному из членов экипажа.

При том, что Кадм предубежден к Медее, — его раздражают ее успехи и ее заносчивость, слова ее действуют на него крайне впечатляюще. Он очень живо представляет себе все, о чем говорит Медея, буквально слышит шум волн, ветра и крики моряков, пытающихся разрулить ситуацию, потом видит валяющуюся на мели лодку, суетящихся вокруг нее спасателей.

Но Медея твердит, что подробностей, даже самых красочных, недостаточно. Для картинки нужна метафора, за примером которой она почему-то обращается… к дневнику лже-Бигенда.

Оказывается, Медея не только знает о его существовании, но и неплохо знакома с его содержанием (чего нельзя сказать о Кадме, которого Пастуро вкратце знакомил только с теми главами, по поводу которых велось расследование).

Медея утверждает, что в «синем» дневнике была испанская глава, связанная, во-первых, с морем, а во-вторых, с эпохой Великих географических открытий, совпавшей, кроме прочего, с изгнанием из Испании евреев.

А у евреев есть заповеди о кисточках цицит и нити цвета тхелет, которую нужно обязательно в эти кисти вплетать, но евреи не вплетают, потому что утратили секрет производства кошерного красителя.

Медея много говорит о том, как похожи изображения яхтенных трасс на эти кисточки, как историю с потерей голубой нити можно было бы вплести в репортаж и т. д.

По какой-то странной причине Кадма просто зачаровывают эти кисточки, и ловкость Медеи, которая все тянет и тянет за эту ниточку, выплетает ее, так что на поверхность сознания Кадма выплывет много всякого — как беспонтово он шел по следу дневника лже-Бигенда, как он подставился с подсунутым ему чипом, продался конкурентам, подсидел начальника, развел гения…

Очнувшись, Кадм натыкается на совершенно равнодушный взгляд Медеи. Ему неловко, а она, очевидно довольная произведенным эффектом, говорит, что на сегодня у нее все, и исчезает.

Кадм остается в некотором недоумении: во-первых, по поводу своей вовлеченности, которую он относит на счет визуализаторского мастерства Медеи, а во-вторых, — почему она знает?

Но в растерянности он пребывает недолго. Обстоятельства складываются удачно, он быстро находит источники и проясняет для себя, кто же такая эта Медея.

Она перестает быть для Кадма такой уж терра инкогнита. Но совершая на ее счет, может быть, не великие, но открытия, он понимает, что в любом случае наткнулся на целый материк.

Кадм узнает (это может быть во флешбэках Медеи), что нынешняя его наставница была сотрудницей приблизительно такой же конторы, где до «Слэм-данк» обретался и Кадм. И в программу она попала ровно по той же схеме — ее зацепили дневником некоего «Ясона», в котором тот представал любителем путешествий и приключений.

Медея не просто пошла по следу дневника, она практически влюбилась в эту схему. И, в конце концов, не только оставила прежнюю контору, но и «увела» из нее бесценную внутреннюю информацию. То есть по части плохой репутации она могла бы дать Кадму фору. Другое дело, что эта легенда не вызывает у него большого доверия.

Но при очередной встрече Медея придерживается именно этой версии своей биографии: она почему-то знает, что именно Кадм о ней знает. И интересуется — опять с намеком на его историю — каково это, понимать, что твои персональные данные становятся для тебя угрозой? «Вечной памятью» о неудачах? И что насчет «автозаполнения» в поисковиках, когда по любому запросу рядом с его именем будет выскакивать, к примеру, «шпион-неудачник»?

Такой визуализации никому не пожелаешь, не так ли? И ладно бы речь шла только о прошлом. Но ведь с помощью больших данных действия человека можно прогнозировать и судить о нем не по тому, что он сделал, а по тому, что он, судя по этим прогнозам, только может сделать.

Когда после истории с дневником «Ясона» Медея попала в «Слэм-данк», ее обязали трижды в год проходить проверки на благонадежность в специальном подразделении внутреннего контроля под названием «Талос».

А Медея, между прочим, не просто так бросила свою контору, где была (на минуточку!) крупным специалистом по организации больших данных. Именно поэтому ее и сманивали в «Слэм-данк» так долго и планомерно.

У «Слэм-данк» были серьезнейшие проблемы как раз по ее профилю. Постоянная утечка информации о бессмертных и пираты, которые на эту информацию охотились. А что может быть страшнее для программы, цель которой выключить само существование бессмертных из поля зрения смертных?

Медея так красиво провела операцию с этим… «Ясоном», который в своем дневнике искал какой-то магический гарант благоденствия чуть ли не для обретения бессмертия, так ловко пресекла любые злоупотребления данными бессмертных (которые там упоминались на каждом шагу), что в «Слэм-данк» просто не могли поверить своему счастью. Надо же, какой у них теперь будет специалист!

И после этого ее пытает этот дурацкий «Талос»?! Трижды в год! Такой алгоритм надзора применяется, между прочим, только к тем, кто «в высшей степени склонен к нарушению правил».

Понятно, что для «Слэм-данк» это всего лишь способ минимизации рисков. Но Медея сыта по горло. Она не согласна быть под вечным подозрением и знает способ изъять порочащие ее сведения из архивов «Талоса».

Но отстаивать она будет не только себя. Разве Кадм не в таком же точно положении? Разве он не в курсе, что это традиция «Слэм-данк» — собирать спецов с миру по нитке, используя самые грязные методы, а потом не доверять им?

Медея показывает Кадму его файлы и на его глазах переформатирует их, чтобы отныне любой запрос ни в коем случае не выдавал о нем ничего конкретного, а лишь намеки, и процесс связывания определенных данных с агентом Кадмом делался бы слишком трудным и дорогостоящим.

Вот так, поясняет она, «размываются» и данные бессмертных — строго секретная информация из базы, известной в «Слэм-данк» как «кровь богов». Название, конечно, ненастоящее и фигурирует только среди допущенных сотрудников. В действительности это хранилище принципиально не имеет имени, только неподдающуюся расшифровке аббревиатуру I.C.H.O.R.

Кадм начинает понимать, что с ним происходит что-то опасное, он должен как-то реагировать, помешать Медее что ли, но отчего-то он медлит. Она между тем лихорадочно проделывает что-то в компьютере и вдруг сообщает Кадму, что только что устроила грандиозный слив этой самой «крови богов», и все будет выглядеть так, будто бы Кадм тоже замешан.

Медея, конечно же, сардонически хохочет, и ее смех звучит для Кадма как грохот камнепада. Перед тем как бесследно исчезнуть, она, как если бы перед ее глазами тоже рисовались картины рушащейся карьеры, а может быть и жизни Кадма, издевательски шепчет ему, что голубая лодка все же вернулась в океанскую гонку — на одном из самых последних этапов, после многих месяцев ремонта, не имея ни малейшего шанса на победу. Но ведь главное — это участие, не так ли?...

Кадм приходит себя в том же музейном зале, где он погрузился в изучение истории знаменитой регаты. Единственное, что за это время изменилось вокруг, это вид экрана. На нем теперь красуется надпись: «Вы не прошли тест».

Выясняется, что визуализацией в проекте «Слэм-данк» называют проверки сотрудников на благонадежность. А «Медея» — тренажер виртуальной реальности, который модулирует для испытуемых нестандартные ситуации. Для каждого индивидуально, с учетом специально разработанной «карты слабостей», в соответствии с которой «Медея» выбирает свои легенды.

Поскольку Кадм проявил недостаточную степень лояльности и не смог противостоять антагонисту-провокатору, время в проекте для него отныне поворачивается вспять — его опять понижают до уровня ассистента.

ЛЕВ

Надо же, и ведь на студии «Гармония» в самом деле снимали фильмы, какие задумывал Половинкин — из кусочков и обрывков. Нельзя сказать, что в этой затее он был уникальным или хотя бы первым. Кино из другого кино делали многие, и зачем-то же по миру хранятся целые архивы кадров, не пригодившихся авторам или выброшенных редакторами.

Хотя, конечно, это уж слишком муторно. Но зато очень в духе моей «бургундской» серии и принятой в XV веке манеры тиражировать рукописные книги. Тогда было налажено вполне себе поточное производство: манускрипты выпускали во вполне промышленных количествах, торговали ими в книжных сетях и хорошо этим зарабатывали.

Какой была логистика на студии «Гармония» мне не очень понятно. Возможно, работал целый штат «переписчиков». Кто-то же должен был обрабатывать весь этот материал. Я представляю себе эти объемы не иначе как телеги, груженные отдельными кадрами. Которые прежде нужно как-то добыть, где-то хранить, обрабатывать.

Теперь есть компьютеры и интернет. А тогда? Сколько для всего этого нужно было народу? Не меньше сотни. Чтобы был отлаженный конвейер, ежедневный мониторинг огромных объемов кино и видео, из которых они должны выбрать важные и потенциально интересные фрагменты.

Но найти материал полдела, нужно еще получить разрешение на его использование. Должны были быть какие-то наработанные партнерские схемы — какие-то люди или корпорации, которые бы регулярно поставляли, например, старые кинокадры. Специальный отдел для ведения переговоров и заключения договоров.

Еще желательны какие-то «разведчики», которые бы рыскали в поисках и проводили рабочее время в архивах. Наконец, не факт, что полученный такими трудами «тот самый» кадр обязательно подойдет в итоге.

В общем, трудоемкость выходит даже покруче, чем у средневековых книгоделов. Те, конечно, тоже заморачивались — разбирали книгу на секции, копировали по частям. Переписчики переписывали, иллюминаторы раскрашивали. В самых великолепных манускриптах, которые всегда делались под заказ в специальных мастерских при королевских дворах и замках сеньоров, эксперты различают «руки» множества мастеров.

Кстати, ни одного фильма, сделанного на «Гармонии» в ее ранний период, я не нашла. Даже следов. Теперешние имеются, но от них никакого проку. Отношения к «рукописной» поре «Гармонии» они не имеют, потому что в какой-то момент лавочку с «коллажами» пришлось прикрыть. По причинам, которые в Средние века вряд ли вызвали бы вопросы, но в истории «Гармонии» ознаменовали целый период, когда суды по поводу нарушения авторских прав стали для нее рутиной. И пригодился богатый криминальный опыт Оганесянов.

В этой семье ведь всякое бывало. Когда однажды враждебная мафиозная группировка похитила и несколько дней держала в плену главу клана Оганесянов, его родственники ответили на беспредел парой убийств местных авторитетов и бандитов калибром поменьше. Патриарха сразу же отпустили. Но партнеру (или тогда еще нет?) Половинкина пришлось сесть в тюрьму. Не помогли ни адвокаты, ни деньги, ни связи.

Хотя серьезности Оганесянов это обстоятельство нисколько не отменяет. Они не только владели в городе значительной собственностью, но имели обширные связи в администрации. Говорят, что даже после того, как Оганесян-средний был осужден, представители следственных органов обращались к нему исключительно по имени-отчеству.

Так что юридическая поддержка у «Гармонии» была капитальная. Но уникальностью студии все равно пришлось пожертвовать. Она превратилась в рядовое сценарное агентство.

Совсем как Бургундия, которая в пятнадцатом веке всерьез претендовала на то, чтобы из рядового герцогства превратиться в полноценное государство. (Про «Гармонию» и Оганесянов это ведь так, пометки на полях, вроде тех, что срывались с пера средневековых переписчиков — «как же ломит пальцы», «когда я, наконец, закончу эту главу» и т.п.)

При бургундском дворе родилось все, с чем теперь намертво ассоциируется европейская аристократия последующих времен. Бесстрашные герцоги, будучи отпрысками французской королевской фамилии, были опаснейшими врагами этих самых королей и добрыми союзниками их заклятых врагов англичан.

Но до отдельного королевства в итоге так и не дотянули. Так и остались несбывшейся вариацией, маргинальным направлением, смелой мечтой. Короче, одним названием.

Некопирующийся голубой (Серия 9)

«Разжалованного» Кадма направляют в подразделение компании «КропДроп», которое продвигает ее продукт (в том числе и программу «Слэм-данк») в массы. Бывший агент рутинно трудится на ниве рекламы и масскульта, но его все больше тяготит промежуточность, пограничность его положения в проекте.

Он чувствует, что мог бы делать больше, быть полезнее, но ему этого не позволяют. Отношение к нему смахивает даже на моральное преследование — настолько скучны теперь его обязанности, и Кадм подумывает потребовать какой-то компенсации за то, что, лишив его управленческой роли, ему навязали какие-то блеклые задачи, и шансов на продвижение у него теперь нет никаких.

Но тут у него как раз появляется более-менее серьезное поручение: командировка в Брюссель, где он должен «отработать» фестиваль комиксов. Его миссия — заронить идеи «Слэм-данк» в головы художников, возможно, заинтересовать кого-то из них до такой степени, чтобы тот захотел присоединиться к программе. Одним словом, вербовать сторонников.

Но в Брюсселе Кадма с самого начала поджидают сюрпризы. Поскольку его миссия связана с комиксами, он решает для начала и общего знакомства с предметом прогуляться по известному туристическому маршруту в центре города, где вдоль улиц на стенах зданий красуются герои знаменитых бельгийских комиксов.

У одной из таких стен Кадм застывает как громом пораженный: на ней изображена путешествующая по Европе Голубая корова. Проделанный ею путь изображен очень схематично, но Кадм не может не узнать его. А узнав, понимает, что гигантская корова и человечек, который то ли гонится, то ли следит за ней, идут в точности той же дорогой, что и Кадм — ведомый сначала дневником лже-Бигенда, а потом надобностями программы «Слэм-данк»: Витебск, Вена, Йена и т.д.

Кадм, совершив это открытие, конечно же, откладывает дела и решает разузнать о Голубой корове и ее преследователе поподробнее. Но поначалу выясняет только, что поразивший его комикс так и называется — «Голубая корова».

За деталями Кадм отправляется в Бельгийский центр комиксов, и в тамошнем архиве (бедетеке) подробно изучает все, что может найти. В результате он окончательно уверяется в том, что перипетии сюжета иносказательно, но в точности повторяют его историю (за исключением разве лже-Бигенда и его дневника).

Кадм заинтригован. Он продолжает расследование и исследует биографию создательницы «Голубой коровы». Именно создательницы, хотя готовясь к поездке и изучая ситуацию вокруг бельгийских комиксов, Кадм узнал, что среди 50 уличных фресок в Брюсселе нет ни одной, чьим автором была бы женщина. Мало того, мужчины составляют и большую часть персонажей. Женщины в брюссельских настенных комиксах если и есть, то лишь в качестве сексапильных спутниц главных героев.

По этому поводу феминистки заявили городским властям протест, так что те вынуждены были реагировать и пообещали, что отныне из трех новых фресок, которые ежегодно появляются в бельгийской столице, по крайней мере одна будет женского авторства. Им тут же возразили, что, дескать, пострадает качество, что хороших комиксистов среди женщин нет...

А, поди ж ты, все не совсем так. И авторша «Голубой коровы» (некто Сфинга) оказалась хороша не только как профессионал. Судя по фотографии на обложке, она и в сексапиле ничуть не уступает рисованным красоткам. Напротив.

Однако Кадм выясняет (после продолжительных и сложных поисков и не без разочарования), что в действительности пышноволосая девица с дерзким и даже злобным взглядом и не девица вовсе, а псевдоним, за которым скрывается целая команда художников. Мужчин.

И команда эта с годами менялась. Сначала были четверо — рисовальщик, контуровщик, шрифтовик и даже колорист. Потом остались только первые два — посчитали, что так окрепли в мастерстве, что больше им никто не нужен. Но потом все-таки снова позвали на подмогу художника-шрифтовика.

Информация эта для Кадма в общем-то излишняя, интересно только, что в поисках оптимального распределения творческих сил через схему «4-2-3» проходят чуть ли не все команды комиксистов. В случае «Сфинги» такая тактика, правда, превратилась в 4-2-3=1. Но игра в секретную авторшу стоила свеч: как пиар-ход она сработала, в том числе, и на раскрутку «Голубой коровы».

Загадка «Сфинги», впрочем, оказывается сущей ерундой по сравнению с другой тайной. Дело в том, что каждый из создателей «Голубой коровы» сообщает Кадму какие-то важные подробности, связанные с появлением этого комикса, но главное так и остается для него неизвестным — кто автор сценария или, говоря на профессиональном слэнге, чей скрипт?

Он был прислан по почте и подписан… «Кадм».

Собственно, Кадмом (по просьбе заказчика) назвали и главного персонажа, который безуспешно гоняется за Голубой коровой по Европе и никак не может ее поймать. Несмотря на свои огромные размеры, она легко уходит от погони.

Во всем этом сюжете Кадм не может уловить чего-то главного, подоплеки, которая как будто бы угадывается, проступает как специальный голубой карандаш, который художники-комиксисты и мультипликаторы используют для работы над начальными эскизами и добавления мелких деталей к готовому варианту. Потому что карандаши эти имеют такой оттенок, который перестаешь замечать, как только поверх него нанесен графитовый контур.

Вот и Кадм не может разглядеть за окончательной картинкой ее изначального плана, наброска. Похоже, он ровным счетом ничего не знает о своей реальной функции и о цели, которую преследовал кто-то, вводя его в игру под названием «дневник лже-Бигенда», а потом и «Слэм-данк».

На чьем же поле он играет теперь? И кто пасет эту Голубую корову?

Припоминая собственную биографию, Кадм пытается вычислить там причины и момент, когда же он потерял контроль. (Как показать воспоминания Кадма — ?, но было бы хорошо использовать т. н. речевые пузыри, в которых излагают мысли персонажей комиксов. Некоторые слова можно было бы писать каким-нибудь странным корявым шрифтом, чтобы передать провинциальный акцент, от которого Кадм, родившийся в небольшой деревне, так до конца и не избавился.)

Его карьера никогда и близко не была выдающейся. В качестве секретного агента он всегда был неприметным игроком второй лиги. От одного посредственного дела к другому — вот как составлялось его профессиональное резюме.

Так что в проекте «Слэм-данк» он оказался буквально из ниоткуда. Будто судьба все-таки улыбнулась ему — безработного, списанного со счетов, его зачем-то вытащили из небытия. Дальше — больше: «уйдя» Гудвина, он занял его место. Это было случайностью, но нельзя сказать, что он не рассчитывал на что-то в этом духе.

Боссы «Слэм-данк» поначалу не особенно верили, что Кадм справится, а потому поставили его репутацию в зависимость от дела Коменского. Когда оно ему удалось, он и сам почти поверил в то, что на что-то годится. И в самом деле, сумел выстроить работу своей команды так, что к ней приклеилось прозвище «машина». За то, что они буквально штамповали победы. Не всегда это давалось легко, но в нужный момент силы откуда-то брались, и достигался нужный результат.

Стечение обстоятельств? Возможно. Кадм всегда предпочитал подчеркивать заслуги команды, уверяя, что на его месте мог бы быть любой. Это стало его фирменным стилем. Как дорогие пиджаки, брюки и приталенные рубашки, из-за которых все вокруг считали Кадма пижоном. Хотя какой уж там модник из сына печника!?

Ему было наплевать. Свои эмоции он всегда умел держать под контролем. Ни с кем и никогда он не бывал особенно теплым. Спокойным и невозмутимым как йог — да. Приветливым без панибратства. В команде у него, конечно, были любимчики, потому что он живой человек, и да, он ковыряет в носу и ест козявок! (В этом месте в речевом пузыре, сопровождающем монолог Кадма, должна появиться строка непонятных символов вроде &% $ @ * $ #, чтобы обозначить ненормативную лексику.)

Черт подери, оказывается, он себе не хозяин! Просто плетется следом за этой, прости господи, коровой, которая, может быть, и не корова вовсе, а, кто ее знает, транспортный мутант, нечто громадное, что в любой момент может изменить траекторию и раздавить.

То, что думал о себе агент Кадм — что он самостоятелен, занимается важным делом, честно выполняет свою работу — оказалось полной чепухой. Как бы ни так! Все это время ему позволялось знать ровно столько, чтобы он мог идти в предначертанном ему направлении. А до его собственных намерений судьбе в лице «Слэм-данк» дела не было и нет. И никакие его качества — ни положительные, ни отрицательные — не имеют значения. Он просто не должен нарушать установленный ход вещей.

Зачем же тогда ему подсунули этот комикс? Могли бы так и оставить в неведении. Возможно, это намек, что за последствия своих действий Кадм, тем не менее, в ответе. И должен быть готов, что любой его поступок в любой момент может поставить его под удар.

Кадм не находит ничего лучше, чем обратиться к Пастуро. (Тут в пузыре зажигается лампочка, сигнализирующая, что у персонажа появилась важная идея.) Да, они теперь молятся разным богам, но Пастуро по старой дружбе идет на должностное преступление и сообщает Кадму, что было дальше в дневнике лже-Бигенда. До теперешнего момента. Потому что знать, что будет в последующих главах, Кадм не желает.

Достаточно того, что его роковая догадка подтвердилась — все это время он шел строго по заданному лже-Бигендом маршруту. Но и теперь, как он догадывается, его осведомленность уже ни на что не сможет повлиять, а, значит, предотвратить неизбежное он не сумеет. Поэтому Кадм просто закрывает на эту информацию глаза и решает и впредь действовать вслепую.

ДЕВА

Каждый раз, открывая для себя, что очередной персонаж истории под названием «Гармония» имеет отношение к витебской свадьбе Шиловичей, я любопытствовала все больше, и мое, пусть вяловатое, но все же расследование вокруг этого сценарного агентства как-то продвигалось.

Но и моей наивности положен был предел.

Изучая биографию Половинкина, я нашла в интернете архивное видео все о тех же давнишних фестивалях изустного кино. Это была целая авторская программа, сделанная вполне себе по канонам журналистского мастерства, теперь устаревшим, как и люди, о которых она повествовала. Автором и ведущей оказалась одна хорошо знакомая мне журналистка, с которой мы вместе обучались этому самому мастерству на соответствующем факультете университета.

Ее беседы с гуру вербального кинематографа, перемежающиеся показом (т.е. пересказом) их работ, меня просто заворожили. Еще бы, ведь главным интервьюируемым там был Половинкин.

Хотя по-настоящему зацепило меня другое — невероятный сексапил этой самой ведущей. От нее просто нельзя было отвести глаз.

Другое дело, что особа эта теперь стала довольно знаменита. Передачи о богемных фестивалях она больше не ведет, потому что целиком посвятила себя общественно значимым темам. А потому теперешние ее фото мне попадаются довольно часто. И надо признаться, они утешают мои страдания по поводу несправедливости мирозданья.

После просмотра архивного видео я почувствовала, что срочно нуждаюсь в очередной порции такого рода утешения, и тут же отправилась за ней в фэйсбук к этой донне (у меня намечена итальянская серия).

За свои низменные намерения я поплатилась не сразу. Сначала, как и планировала, убедилась в том, что время никого не щадит. Потом, пошатавшись некоторое время по контенту, наткнулась на какой-то давний тред, где хозяйка с френдессами (мужских имен я там не приметила) обсуждали простенькую, но зажигательную тему: кто-то из сильных мира вдруг женился на своей давней подруге, старинной любви или что-то в этом роде.

Посудачить я тоже люблю, а в интернете скорее послушать, о чем сплетничают другие, потому я получила много удовольствия, пока добралась до следующего комментария:

«Ну, не знаю. Я о чем-то таком подумала, когда на днях встретила старых знакомых. Сто лет назад мы познакомились на свадьбе у общего приятеля. Тогда между ними как будто завязался роман. И как будто бы сразу и развязался. Но когда я их теперь увидела и немного понаблюдала со стороны — дело было на публике, они были заняты собой, меня не заметили или не узнали — вдруг подумала, а что, если они так с тех пор и встречаются? При этом я знаю, что у них свои семьи, мужья, жены. Все разное, даже города и страны проживания. И уровень жизни, кстати, тоже. Абсолютно».

Это написала Тома Геращук. Та самая, похожая на ангела девушка, с которой мы познакомились на витебской свадьбе, и с тех пор никогда не виделись. О том, что она дружна с хозяйкой странички, куда я заглянула, мне было известно с тех самых «витебских» времен. Но когда я увидела ее среди участниц беседы, даже не поверила своей удаче.

Тем легче было поверить в свою незадачливость, когда обнаружилось, что другой активной собеседницей в этой группе была… Дина. Она, правда, пришла гораздо позже, ветка была давно пуста, и ее вопросы, которые она пыталась задавать именно Томе, и именно по поводу этого ее комментария, так и повисли без ответа.

Что ж, у меня ведь давно есть чувство, что кто-то ведет меня в этой истории. Опережает на несколько шагов, указывает направление. Но тут же важнее всего, кто именно ведет. От этого зависит и куда, и зачем. Потому-то все всегда хотят выбирать себе провожатых по собственному усмотрению.

Данте предпочел не кого-нибудь, а Вергилия, а Кляйн (который патентовал Международный синий) выбрал проводником Джотто. Потому что имел наглость считать своим лучшим произведением небо. И патентовал, по сути, цвет неба, а именно итальянского, джоттовского неба.

И правда, к чему мелочиться в критических обстоятельствах? А если по-крупному, то для меня в этом смысле наилучший вариант — Земельский. Докопаться, что там в «Гармонии» да как, у меня все равно не получилось. А Земельский, хотя и страшно занят, как обычно, но теперь по счастью временно пребывает на моей территории. Можно и спросить. Про Половинкина, Оганесянов и «Гармонию».

О которых, как выяснилось, он даже не слышал. И его интернет о таком агентстве ничего не знает. Земельский искал внимательно, а я даже пристрастно. А потом — на всякий случай — еще в нескольких других интернетах. И ничего не нашлось.

Тогда почему в моем интернете вокруг этой чертовой «Гармонии» выстроен целый мир?!

Лазурь небесная (Серия 10)

Кадм понимает, что просто выйти из программы «Слэм-данк» ему никто не позволит. Но он решает, что каким бы ни было наказание, дожидаться приговора он может, где ему заблагорассудится.

Потому он принимает приглашение брюссельских комиксистов, с которыми успел подружиться, и отправляется с ними в Италию, где художников ждет серьезно расписанная программа отраслевых мероприятий, но для Кадма это в прямом смысле путешествие куда глаза глядят.

Он расстается с попутчиками в Милане: еще в полете Кадм изучает в интернете вакансии и записывается (в качестве соискателя) для работы спасателем на одном из альпийских горнолыжных курортов.

На перроне Милано Чентрале он примечает интересную женщину, которая ожидает тот же поезд, что и Кадм. Путем некоторых ухищрений он оказывается в вагоне её соседом. Между ними завязывается обещающий разговор, но выясняется, что дама должна сойти раньше.

Когда на своей станции она уходит, Кадм порывается выйти следом, но колеблется. Поезд же, как нарочно, медлит с отправлением, так что Кадм, в конце концов, решается и выпрыгивает из вагона.

Он догоняет незнакомку и игриво объясняет ей свой поступок: заминка поезда, дескать, может быть связана с тем, что в нем есть кто-то, кому нужно быть совсем в другом месте, и поезд сможет продолжить путь, только если этот кто-то сойдет. В этот момент поезд действительно преспокойно трогается и уезжает.

Кадм и дама провожают его взглядами, а потом смотрят друг на друга — он слегка смущенно, она с любопытством. Наконец, будто бы отвечая на его шутку, она говорит ему, что когда-то в этих краях был закон «защиты мантией». Если женщина укрывала кого-то своим плащом, он становился недосягаем для преследователей.

Кадму его новая знакомая, к сожалению, такую услугу оказать не может — этим правом всегда обладали только знатные синьоры. Но зато она как раз направляется в местечко под названием Мантелло, то есть «плащ», и Кадм мог бы укрыться там вместе с ней и переждать опасность, если, конечно, она ему угрожает.

Мария Микела (как она представляется Кадму) хотя и специально акцентировала свое простое происхождение, тем не менее, оказывается однофамилицей герцогов, правивших когда-то в этих местах.

Теперь она приехала в отпуск и планирует провести его, как это повелось у нее в несколько последних лет, в уютной агроусадьбе с роскошными видами, вкусной едой, а теперь еще, если Кадм согласится, и в приятной компании.

Кадм соблазняется и получает чудесные эротические каникулы, которые, однако, отодвигают его собственные планы насчет горных вершин.

Вместе с Марией Микелой они не только занимаются сексом, но и плавают в бассейне, читают, смотрят трэшевые «желтые» итальянские фильмы (Кадму теперь годится все, что не синее), просто валяются в постели, много едят, ездят верхом, ходят в горы, катаются на автомобиле вокруг озера Комо.

Вообще, Кадм почему-то чувствует себя счастливым в этом городе на берегу речки Адда. Конечно, он думает о своей судьбе. Можно даже сказать, что голова его все время повернута назад, потому что мысли обращены к недавнему прошлому.

Он, например, пытается отгадать, какое отношение к оставленному им проекту имеют все те богачи и знаменитости, чьи виллы и замки буквально вмерзли в озерные берега. Кстати, ММ (как Кадм зовет свою подругу) очень осведомлена об их жизни и рассказывает ему сплетни о бывших и теперешних местных жителях.

Кадм привязывается к ней все больше. О ней самой он по-прежнему знает очень немногое, но воспользоваться информационными ресурсами, которые были бы ему легко доступны, оставайся он при делах, теперь не может — все эти каналы для него наверняка заблокированы, а пароли аннулированы.

Но кое-что о его новой подруге ему все-таки становится известно. Однажды она вдруг сама рассказывает ему о своем тайном пациенте. Оказывается, ММ — довольно известный нейрофизиолог. Работает в Лозанне в клинике, куда к ней на осмотр и терапию регулярно привозят знаменитого автогонщика, который несколько лет назад разбился, катаясь на горных лыжах.

Любая утечка сведений о состоянии этого пациента грозит ей и каждому, по чьей вине она случится, крайне серьезными последствиями: журналист, который под видом священника проник в палату к пострадавшему, был найден повешенным в тюремной камере, куда его препроводили после разоблачения.

ММ рассказывает все это Кадму, вернувшись однажды из поездки, о которой она его не предупреждала. Просто отлучилась однажды утром. И после этого всё в ней переменилось. Она как будто бы стала обдумывать что-то. А потом понемногу делиться с Кадмом. Рассказала про засекреченного пациента… Сделав особый акцент на том, что несчастье случилось из-за того, что тот выехал за пределы синей трассы (средней трудности) и приблизился к красной (сложной), где споткнулся о камень, которых обычно много валяется на неподготовленной для спуска обочине.

И хорошо еще, что на нем был шлем…

Наконец, ММ сообщает Кадму главное: ей сделали предложение, от которого она не может отказаться. Она должна уговорить Кадма вернуться по месту его прежней работы, еще до «Слэм-данк». Туда, где началось расследование по делу о дневнике лже-Бигенда.

Вариантов у Кадма немного — если он не сделает этого добровольно, его заставят силой. О его местонахождении и планах, понятное дело, бывшие работодатели прекрасно осведомлены. Нет, это не она. Ее вынудили, предложив работу ее мечты, — в том самом проекте и в той самой клинике, где все это началось для Кадма. И не только для него.

Поэтому ММ очень хотелось бы, чтобы Кадм согласился.

А ему, в общем-то, все равно. ММ, конечно, змея. Но чего-то в этом духе он от нее ожидал. Вероятно, даже надеялся, что так произойдет.

Выходит, недаром его насторожил рассказ ММ о голубых змеях, которых в этих краях носили в качестве оберегов, и от которых якобы произошел символ местных герцогов — лазурный змей, держащий в пасти человека.

Кстати, человечек этот торчит в змеином горле так, что трудно понять, глотают его или выплевывают. Кадм в этом вопросе сначала придерживался первого варианта, но постепенно стал склоняться ко второму.

Размышляя о собственной участи, он пришел к выводу, что раз суд над ним не свершился, и «Слэм-данк» просто выплюнула его за ненадобностью, то лучшим выбором для него действительно будет возвращение в родные пенаты. В отечество, где только и можно перестать быть пророком, потому что никому там не придет в голову поверить, что родившись плотником, ты можешь творить чудеса.

ММ? На нее обижаться глупо. Как на придорожное дерево, что укрыло путника от зноя в жаркий полдень, а на следующий день почему-то засохло. Какая разница, откуда в нем взялась червоточина? Не ты это дерево сажал, не ты питал. Как само по себе выросло, так и пропало. Довольно и того, что скрасило трудные времена.

И Кадм (почти с легким сердцем) направляется по месту предписания.

ВЕСЫ

Итак, на руках у меня сценарий, заказанный неизвестно кем. Дописывать его теперь глупо, а бросить жалко. Классика.

Но и пристроить его куда-нибудь самотеком будет сложно, если вообще возможно — тоже классическая участь любого незаконнорожденного детища. А на моем теперь отчетливая бастардова печать, а точнее перевязь. Bend sinister. Такие пересекали щиты рыцарских внебрачных сыновей справа налево, а не наоборот, как полагалось правильным наследникам. (Это у меня эхо замысла, очередное «синее» слово, которое я припасала для «французской» серии, вдохновленной рыцарскими турнирами и геральдикой).

Другое дело, что геральдический язык еще нужно уметь понимать. Там же все строго наоборот: левое — это то, что справа, а правое — то, что слева. Не с точки зрения человека, смотрящего на щит, а с точки зрения того, кто стоит за щитом или держит его в руке.

И что же можно увидеть, глядя на вещи таким образом? А то, что если Земельский у меня «слева», то «справа», надо полагать, муж? Который что? Затеял всю эту историю с несуществующей «Гармонией» и никому не нужным сценарием?

Именно. И для того, чтобы прийти к этой мысли, геральдика с ее извращенной логикой, строго говоря, не нужна. Инициатор был мне известен с самого начала.

Заказ я получила вовсе не от Дины Летовой. Она только озвучила его мне, поскольку таковы ее обязанности в авторском агентстве, где я числюсь штатным автором, а она распределяет, что кто будет делать. Но возглавляет это агентство как раз мой супруг.

Организовать для меня несуществующий «мир «Гармонии» вероятно, было для него пустяшным делом. Ведь я знаю компьютер только на уровне ворда и интернета. (Последний, к его чести и справедливости ради нужно сказать, нашептывал мне когда-никогда, что современное программное обеспечение позволяет… Чего оно только не позволяет!)

Так ли уж важно, каким именно способом муж приводил меня на ложный сайт «Гармонии»? К тому же, он явно делал это не сам. Подозреваю, что, как и для меня, для него все эти вскрытия кодов, поиски уязвимости в скриптах, перенаправления URL, встройки манипуляторов…

Для этого у него как раз имеется Дина и целый отдел других, которые в таких фокусах мастера. Хотя однажды они, похоже, прокололись даже со мной — когда я увидела свою ненаписанную заявку на фальшивом сайте «Гармонии» и… закрыла на эту ошибку глаза. Так мне хотелось писать этот сценарий.

А когда есть желание, и с закрытыми глазами разглядишь что угодно. Рыцаря, например, который ни с того ни с сего преподносит тебе заказ твоей мечты. И плевать, что за забралом шлема совершенно не видно его лица. Вот же у него тут на щите герб имеется, по которому его можно легко опознать.

Правда, только в том случае, если рыцарь хочет быть узнанным.

Блё-де-Франс (Серия 11)

Конечно, все оказалось делом рук Пастуро. Он устроил Кадму всю эту каверзу от первого до последнего момента. Он же нашел его в Италии и принудил вернуться в Париж. Но не под крыло их общей шпионской конторы.

Потому что в этой истории игроками были вовсе не секретные службы. «Родная» Кадму французская, и не менее родная ему с некоторых пор английская разведки предоставляли всего лишь техническое обеспечение вполне гуманитарной миссии.

Дела делали производители шлемов для автогонщиков, участвующих в самых знаменитых мировых турнирах. Защитные шлемы для них совершенствуются год от года. Это передовой край науки, на котором себя проявляют лучшие инженеры, технологи, медики.

Но травмы все равно случаются. Но и прогресс колоссальный. Но травмы все равно. В общем, ставка в этой игре если и не больше чем жизнь, то, по крайней мере, всегда ей равнялась.

Изыскания в сфере безопасности опекает организация, которая ответственна за весь мировой автоспорт. В Париже у нее не только штаб-квартира, но и специальная клиника, ангажированная для поиска наилучших способов лечения черепно-мозговых травм. (Спортсмен-звезда, которого наблюдала Мария Микела в Швейцарии, был в свое время соучредителем этого заведения, а саму ММ Пастуро вынудил к сотрудничеству, посулив заметную позицию именно там).

В руководстве организации, курирующей гонщиков, есть люди разных национальностей, но имеются два противоборствующих клана — английский и французский.

Англичане выступают за риск и рев моторов.

Французы — за все то же самое, только без эксцессов.

А поскольку организация ответственна не только за автоспорт и гонки, но и вообще за все, что связано с автомобилями, дорогами и безопасностью на этих самых дорогах, то сокращение ДТП, которые, как известно, уносят с этого света больше всего человеческих жизней, тоже ее прямая забота. В организации убеждены, что, управляя автомобилем, т. е. самым смертоносным оружием современного мира, водитель должен быть, во-первых, защищен, во-вторых, внимателен. Если он не стремится к этому добровольно, его стоит принудить.

И французы, и англичане очень плодотворно работали в этом направлении. И те, и другие автономно создали чипы для концентрации внимания, но последние, в конце концов, отвлеклись на побочные эффекты. Они обнаружили, что имплантаты можно приспособить для производства дневников. Вот тут-то проектом и заинтересовались секретные службы: ведь в очередной раз изобрели способ отделять чистых от нечистых. И понеслось.

Поначалу французы хотели просто сбить спесь с конкурентов. Под эгидой борьбы с дорожными происшествиями одну из аварий они спровоцировали нарочно. Разумеется, ту, в которой пострадал лже-Бигенд.

При этом они преследовали две цели:

1) заполучить новейший образец английского чипа;

2) продемонстрировать англичанам уязвимость их технологий: ведь их агент якобы потерял контроль над ситуацией потому, что в голове у него был этот самый чип.

Но англичан не проймешь судьбой какого-то агента — только в кино. У них этих агентов как собак.

Именно на это и была сделана ставка: соба агентов нужно взбунтовать и натравить на английскую программу. Для этого французы запустили слух о том, что чип якобы внедрен в мозг каждого агента британцев без его ведома. (Кадм ведь именно это заподозрил в Брюсселе, когда узнал о существовании комикса «Голубая корова»?).

Эту легенду помогли внедрить в агентские ряды доктора из «европейской клиники» в Париже, где в начале истории как раз «нашелся» лже-Бигенд.

Спор, что агенты во все это поверят, выиграли французы — благодаря Кадму, которого «подсунули» англичанам, которые в свою очередь его «протестировали» и согласились, что это возможно.

Но Кадм выкинул нечто непредвиденное — он сбежал.

Теперь счет в игре опять сравнялся. Вот только играть дальше нельзя: слишком далеко можно зайти. Англичан нужно остановить.

Но даже псу, от которого нельзя убежать, ни за что не поймать лисицу, которую нельзя догнать. Они будут бегать вечно. Или до тех пор, пока их обоих не превратят в камни.

То есть заморозить нужно враз обе программы. В состоянии гонки сделать это легче легкого. Если правильно сыграть на ошибках игроков. Особенно хороши ошибки, проявляющиеся как бы случайно и «пропадающие» при попытке их обнаружить. Это как мираж — смотришь на нее, а она исчезает. Чтобы такую ошибку исправить, программу чаще всего приходится переписывать с нуля.

Самые опасные из этих багов те, что вообще никак не проявляют себя, пока программа работает. Фокус в том, что при наличии такой ошибки система в принципе не может работать. Но выясняется это, когда ошибка уже обнаружена. Совершенно случайно. И вот тогда-то система разваливается сама собой.

Для «Слэм-данк» такой ошибкой является Кадм.

Англичане, разумеется, не знали об этой его особенности. И характеристики Кадма, которые для французов были годными, в случае «Слэм-данк» привели к сбою. Команда к самоуничтожению проекта уже дана и вот-вот будет исполнена.

Собственно, со стороны будет казаться, что и французскую программу постигла та же участь, и блудный сын Кадм «убил» проект «родительской» конторы. Но французы отделаются баг-репортом и притормозят только на время, а для англичан все должно кончиться крэш-репортом: против них будет задействована махина общественного мнения. Ее приведет в движение грандиозный скандал, который как раз и спровоцирует Кадм, выступив главным обличителем их бесчеловечных технологий.

Кто бы сомневался! К этому моменту даже самому Кадму ясно, что он всегда был для своего партнера-аналитика чем-то вроде прикладной программы, написанной под конкретную задачу. Неудивительно, что Пастуро в который раз его просчитал, взвесил и признал достаточно легким (вроде насекомого) для внедрения в процесс, который благодаря участию Кадма тоже можно сделать максимально легковесным.

А то, что у этого приложения были какие-то фантазии — что оно будто бы само по себе секретный агент, уважаемый напарник или даже равноправный игрок — так ведь на то и нужен грамотный интерпретатор, чтобы покомандно, построчно анализировать запросы и задавать всякой переменной релевантную область видимости. Переменные на то и переменные, чтобы легко меняться. А исходный текст программы — никогда.

Так что выбора у Кадма действительно нет. Он, конечно, может отказаться. Но чем это для него обернется? Волчьим билетом? Да и то в таком лучшем случае, на который рассчитывать не приходится.

К тому же он не единственная ниточка к программе «Слэм-данк». На его месте были и другие — до него и после. Все следовали одним и тем же инструкциям, выполняли одни и те же процедуры, решая одни и те же задачи. А если один и тот же процесс можно запустить с разных адресов, это означает только, что можно не трудиться и не различать имен инициаторов.

Предъявлять претензии и сводить счеты Кадму все равно некому и не с кем — Пастуро для него по-прежнему виртуален и присутствует лишь в образе невидимой руки, которая, знай себе, чертит знаки и символы на экране компьютера.

Серия могла бы строиться от приезда Кадма в Париж и до его сенсационного публичного выступления против «Слэм-данк». После которого Кадм, разумеется, бесследно исчезает.

СКОРПИОН

И ради чего все затевалось? Ревность? Месть? Война?

Ладно, повоюем. Я как раз в настроении — очередная серия у меня была бы «древнеримская». Если бы была, потому что ее от меня как будто бы уже никому не требуется. Зато есть время разобраться со всей этой историей поподробнее.

Самым странным в ней мне представляется то, что против одной меня была задействована вся мощь и махина авторского агентства «Пчела». Хотя само его название говорит о том, что хозяйничает там человек мстительный, неотступный, и при желании зажалить он может до смерти.

Правда, «пчелками» у него трудятся специальные оплачиваемые авторы, нанятые для ведения тех блогов и страниц в социальных медиа, которыми недосуг заниматься их владельцам.

Таких фрилансеров у «Пчелы» десятки, отчего она считается одним из самых известных писательских агентств в городе. Когда-то у мужа (буду звать его А.) было сценарное агентство, а еще раньше — интернет-компания, специализирующаяся на услугах сценаристов. Но лет пять назад он переключился с кинодраматургов на внештатных писателей широкого профиля.

Теперешние его «пчелы» зарабатывают, главным образом, бизнес-текстами. Они группируются по областям знаний и получают работу по профилю. В стандартные пакеты, предлагаемые на продажу, входят сообщения в фейсбук, твиты, ведение блогов разного объема, пресс-релизы, видеосценарии, вебсайты, копирайтинг, электронные бюллетени, официальные документы и статьи. Заказчики задают темы самостоятельно, но чаще полагаются на вкус авторов.

Оплата никогда не за качество, а строго за количество слов. И она слишком низка даже по сравнению с нашими не очень щедрыми журналами и информационными агентствами. (Хотя, справедливости ради, на контент-фермах бывает и того меньше.)

Вот и спрашивается, какого же писателя можно получить за такие деньги? Чтобы хоть что-то заработать, он должен делать 5 -6 постов в день (при условии пятидневной рабочей недели). Да, это легко, но только если не проводить никаких исследований и тему знать лишь поверхностно. То есть, в блоге, написанном таким автором, будет в основном мусор. И никаких ключевых слов. Хотя «Пчела» обещает клиентам как раз обратное, уверяя их, что заданная тема будет полноценно изучена, будь то юриспруденция, строительство или медицина.

Все решает, как всегда, жадность. Заказчики в основной массе представления не имеют, чего стоит хороший контент. Они верят, что специалист возьмется за производство 500 слов, наделенных хоть каким-то смыслом, получая за это оклад мойщика коммунального подъезда. Нет, в лучшем случае на это подпишут человека, который будет выдавать за собственную экспертизу первую попавшуюся ему в интернете чушь.

О стиле письма большей части «пчел» нечего и говорить. Плохие авторы никогда не переводились, но раньше на них имелись редакторы. А в «Пчеле» будут платить любому, у кого есть компьютер и немного свободного времени.

Скупость местных бизнесменов заставляет их раскошеливаться дважды. Сначала они покупаются на то, что сайт, каким бы он ни был, это ключ к успеху. Никто, дескать, не узнает про их автомастерскую, клинику или магазин сувениров, если тех не будет в поисковиках.

Потом им внушают, что если сайт регулярно не обновлять, то бизнес погибнет. Но у предпринимателя нет времени вести этот сайт. Вот он и ищет того, кто будет делать это вместо него. И делать дешево.

Как отслеживать рентабельность вложений в продвижение своего сайта, такие собственники тоже не знают, но в конце концов понимают, что тратят свои деньги понапрасну, сайт закрывают и не вспоминают о нем больше никогда.

Вот и получается, что такие как «Пчела» убивают рынок заказного писательства. Но, боюсь, в роли фурии я неуместна. Тут либо мазать лицо синей краской, любо объявлять варварству войну. По крайней мере, если иметь в виду римлян, которые синий считали цветом дикарей и вандалов.

Методы у «Пчелы», конечно, далеки от цивилизованных, но я мало того, что одна из этих пчел, так еще и синим измазалась по самое не хочу. И с моей стороны было бы неблагодарностью обвинять «продажных писак», которые — уж не знаю за обычную ставку или, может, за двойной оклад — но устроили для меня пусть не римские, но каникулы.

Как именно это происходило, я могу только догадываться, но при любом раскладе кухня эта была довольно изощренной. Я себе это представляю приблизительно так.

За программное обеспечение, конечно, отвечала Дина. Она для А. как сестра — мечет стрелы, как только он укажет цель. Но Дина просто сообщила мне о заказе и привела меня на фальшивый сайт «Гармонии». Интригу о том, что Земельский покупает «Гармонию», наверняка предложил сам А. Я даже почти уверена, откуда ноги растут — за образец он взял нашумевшую историю о том, как у владельцев отжимали известнейшую социальную сеть.

Та многоходовая комбинация стала рецептом, «пчелы» сдабривали блюдо подробностями, а Дина подсовывала его мне в виде готовой информации, отслеживая направление моих поисков. О своих вкусах я рассказывала им сама, когда совалась на тот или иной сайт, — для Дины мои передвижения были открытой поваренной книгой.

Предположим.

Но зачем это все? Ведь скармливая мне «Гармонию», от меня ожидали не всеядности, а скорее привередливости. Каким должен был быть переваренный мною (ignosce mihi) результат? То, что обычно бывает на выходе, аппетитным не назовешь, так что и затрачиваться подобным образом было как будто незачем.

Другое дело, что человек, чье имя указано в моем паспорте, имеет свойство не довольствоваться простыми решениями и из любых объяснений выбирает самые замысловатые.

Его, например, страшно занимает загадка ссылки Овидия. Ну, не верит он, что великого поэта можно было так наказать только за то, что он первым из римлян решился объявить, что любовное удовольствие должно быть обоюдным, а наслаждение, доставленное партнеру, — не рабская услуга и достойно свободного человека.

Но, возможно, что-то переменилось? И в игре под названием «Гармония» свой кайф получила не только я?

E133 (Серия 12)

А Кадм тем временем прохлаждается. На Капри. Благодарные французы вписали его во что-то вроде программы по защите свидетелей, только комфортабельно, даже с шиком.

Его поселяют на красивой вилле «Арсиноя», которая принадлежит одному из боссов команд, участвующих в гонках под эгидой европейской автомобильной организации в Париже. Хозяин появляется на острове редко, в основном ради приема какого-нибудь важного гостя. С Кадмом он любезен, но интересуется им мало, и тот спокойно живет в гостевом домике, который больше смахивает на гараж.

Собственно, он и является гаражом, который (в соответствии с трендами) превращен в шикарную мужскую берлогу с удобными диванами, бильярдным столом, огромным телевизором, баром, холодильником для напитков, спортивным залом и даже гребным тренажером, который с жужжанием выезжает откуда-то из-под пола после нажатия секретной кнопки. Автомобиль самой что ни на есть уважаемой гоночной марки тоже никуда не делся, он припаркован тут же, в прозрачном боксе посреди гостиной, весь интерьер которой подогнан ему в тон и стиль.

В этой пещере современного моточеловека Кадм проводит много времени. Хотя за ее стенами раскинулся невообразимо прекрасный сад с террасами и морскими видами, где так приятно предаваться принятому в здешних краях dolce far niente.

За садовую ограду Кадм и вовсе предпочитает не высовываться. Днем. Разве что ближе к ночи. Пройтись и поесть.

Он поступает так не только из соображений безопасности. Хотя конечно, толчея на острове несусветная. На улицах буквально нет прохода от туристов, которые сотнями, а то тысячами сходят с судов, причаливающих в местной бухте.

При этом Капри просто магнит для знаменитостей со всего света. Похоже, вся мировая знать имеет здесь виллу и не одну, в крайнем случае, приезжает погостить к друзьям. И за оградой сада то и дело, шурша шинами, проплывают дорогие авто. Да и на самой вилле «Арсиноя» за то время, пока там обосновался Кадм, успело побывать множество народа. Такого ранга, что ой-ё-ёй. Все при этом заядлые автолюбители. Один из гостей, рассекая по острову на мотоцикле, довольно серьезно повредил ногу, так что хозяину виллы пришлось опекать его и навещать в крутой римской клинике, куда беднягу доставляли на хозяйском вертолете.

Но ведь Кадм и сам теперь знаменитость. Разоблачение «Слэм-данк» породило общественный резонанс, сравнимый разве что с извержением Везувия, видом на который Кадм теперь ежедневно может любоваться из окна своего свита. Эксперимент по внедрению в головы «чипа творчества» клеймят на чем свет стоит за унижение людского достоинства, да чего там, за вопиющую бесчеловечность.

В то же время, всё, связанное с «синим дневником» лже-Бигенда отчего-то очень полюбилось публике и стало невероятно популярным. Люди требуют подробных расшифровок этого дневника, строят по его поводу собственные версии и ждут продолжений.

Кадма такое положение вещей не радует. Он все больше сожалеет, что стал причиной разоблачения и возможной гибели проекта «Слэм-данк». Но гораздо больше его страшит то обстоятельство, что у него, чем дальше, тем больше, развивается нечто вроде паранойи. Тут на Капри это почти традиция — главным местным параноиком считается император Тиберий, который тоже прятался на этом острове, опасаясь быть убитым.

Но Кадм боится не гибели, а… синего цвета.

А на Капри, как на зло, синее почти все — необычной голубизны небо и море, уникальные местные гроты и даже единственные в своем роде ящерицы.

Надо же было оказаться здесь Кадму, который все больше разочаровывается в себе и своей бессмысленной жизни, где и было-то всего стоящего только проект, который он задушил собственными руками. Ему бы, как той ящерице, отбросить хвост и улизнуть, но он не умеет.

Жаль, потому что на хвост к нему теперь сели еще и журналисты. Это случается после того, как Кадм попадает в полицию — профессионально (практически до полусмерти) избив безобидных, в общем-то, местных панков, которые, дурачась, пристали к нему на улице. При других обстоятельствах Кадм и не подумал бы так яриться. Но в этот раз он почти мгновенно потерял над собой контроль — только потому, что лица юнцов были раскрашены синим гримом.

И с тех пор репортеры кружат вокруг «Арсинои», пристают с вопросами к прислуге и соседям, заманивая их к откровениям сладкими голосами, как жившие когда-то в этих краях сирены. Они мечтают выведать подробности о таинственном постояльце, а если повезет, то и о «Синем Гризайле» — как в прессе окрестили миссию Кадма по расследованию дневника лже-Бигенда.

Устроители убежища секретно переселяют Кадма на другой конец острова на виллу «Каллироя», принадлежащую тому же хозяину, что и «Арсиноя». Но автомобильного домика в тамошнем саду нет. И Кадм чувствует себя не в своей тарелке.

Однако после произошедшей драки и допроса в полиции отношение хозяина к Кадму заметно меняется. Любезности с его стороны начинают сыпаться как из рога изобилия. И однажды Кадм узнает, что принято решение отпраздновать его триумф: Кадма будут чествовать, как подобает герою, и закатят пир горой.

В назначенный день за ним является целый кортеж машин, которые сопровождают его в торжественной поездке по острову. Ему даже устраивают что-то вроде прохода, правда, не под, а рядом с триумфальной аркой. В ее роли выступает местная достопримечательность — скала, от которой в результате многовековой эрозии остались только два боковых столба.

В Древнем Риме триумфатор должен был пройти под аркой, чтобы ритуально очиститься от пролитой в боях крови. Кадму такая процедура совсем не помешала бы, но под природной аркой пройти затруднительно. Тем не менее, такая возможность Кадму предоставляется. Его привозят на старую-добрую виллу «Арсиноя», по которой он успел соскучиться, но на этот раз приглашают войти в главный дом. И там он проходит сквозь целую анфиладу комнат, пока не попадает в пиршественный зал.

Где на столах красуются немыслимые угощения. Немыслимые, потому что все они… синего цвета. Встречающий Кадма хозяин дома говорит ему, что это и есть «Синий Гризайль» — его подарок Кадму и очередная «глава» в дневнике лже-Бигенда. Гурманская.

Кадму становится дурно при одном взгляде на эти шедевры поварского искусства. Блюда действительно синие. Все абсолютно. Правда, различаются оттенками.

И Кадму предлагают это попробовать! Хотя он даже не может понять, что это, из чего. Но в благодарность за гостеприимство он заставляет себя сделать это.

И в следующий же момент, Кадм, как ужаленный, отпрянул от стола. Все его тело пронзает нестерпимая боль. У него распухает язык, зубы начинают стучать, руки дрожать, а пальцы сводит судорога. Пот льется рекой, дыхание сбивается, нарастает удушье. Каждый звук оборачивается для него нестерпимым грохотом.

При этом он будто бы слышит цвет, чувствует его на вкус, обоняет. Из глаз у него текут слезы и даже гной, но оттенки синего при этом становятся все отчетливее и контрастней.

Вообще, с чувствами Кадма происходит нечто несусветное. Время и пространство теряют смысл. Собственные движения и даже мысли кажутся ему чужими, неестественными, нарочитыми.

Кадм не понимает не только где он, но и кто он. Его «я» будто выворачивается наизнанку, и глубины его психики выходят на поверхность.

Пищи для размышлений больше нет, зато вероятно, ее предостаточно для воображения. Как иначе можно объяснить, что блюда, составлявшие «Синий Гризайль», начинают на глазах у Кадма оживать и преображаться в живые инородные тела, которые он постепенно начинает различать.

Вот Ирма, у которой вырастают блестящие крылья, и она порхает как бабочка. Вот Ашиль и Пентесилея — цветок и червяк, цепко сплетенные в порыве смертельной страсти.

Вот прозрачная как сапфир Кристина, которая держит в руках две головы, вот надвигающаяся как грозная морская волна Медея.

Вот Сфинга, которая то, как в калейдоскопе, бесконечно раскладывается на фракталы, то собирается в целое. Вот скачущая по Европе Голубая корова и ММ, которую то глотает, то выплевывает лазурный змей-бисцион.

Эмоции Кадма лихорадочно сменяют одна другую: страх оборачивается депрессией, потом вдруг вспышка короткой эйфории, и все повторяется. Вновь и вновь.

Будь у Кадма с самого начала другое настроение, такая обстановка, возможно, могла бы сработать и по-другому. В расслабленном состоянии, испытывая любопытство к происходящему, он мог бы пережить даже нечто приятное и полезное, освободить ум, утишить тоску и тревогу.

Но Кадм явно на измене. Он паникует, чувствует себя будто в заточении или вовсе умершим и странствующим за пределами физического тела. Временами эти ощущения теряют остроту, но уже через несколько мгновений подступает новая «волна», и все возвращается.

Фигур вокруг становится все больше — Гудвин, банкиры, Пастуро, английские «масоны», один из которых выступает в окружении сразу пятерых доминатрикс, облаченных во что-то стилизованное под военную униформу.

Происходящее все больше напоминает оргию. Во вкусе Тиберия и Калигулы. Все совокупляются со всеми и пытаются вовлечь Кадма. Но он, хотя и чувствует себя туго запеленатым в паутину своих видений, вырывается, пятится, бежит, и вся синяя вакханалия, дыша и мерцая, перетекая из комнаты в комнату, движется за ним как гигантский дракон с разверстой пастью.

Кадм выскакивает на воздух, мчится по аллеям сада (пытается укрыться в своем гроте, но и там его настигают), прыгает в автомобиль и выезжает за ограду.

На огромной скорости он несется по узким улочкам. Тревожно мелькает свет фар, потом раздается скрежет тормозов, звук удара. Затемнение.

Следующий кадр. Прекрасное утро. Панорама сверху. Наезд. Картина ужасной автокатастрофы. Строгие люди в костюмах изучают место происшествия.

ЗМЕЕНОСЕЦ

Ну, все. Я, наконец, поняла, что это было. Синее помутнение глаза. Хотя за реальным диагнозом придется идти к офтальмологу, а, может быть, даже к нейроспециалисту.

Подтверждения, конечно, не хотелось бы, потому что такие болезни заканчиваются слепотой. Но мне-то что терять. Со мной эта история уже приключилась: вижу синее — не вижу ничего другого.

Ведь я прекрасно знала, что А. давно имеет заказ от автоинспекции на раскрутку кампании повышения безопасности дорожного движения. И он так же давно предлагал мне за это взяться, придумать что-нибудь, написать сценарий. Я отказывалась, потому что скучно.

А. настаивал, грозил. Потом вдруг отстал. Сказал, что поручил это другим авторам, но результатом остался недоволен. Он рядился с инспекторами, тянул время, хотя и опасался, что они найдут других исполнителей. Те, видимо, искали, но тоже не нашли, потому что периодически напоминали о себе, так что эта канитель тянулась и тянулась. А потом все как будто рассосалось. Ни просьб, ни упоминаний.

Вскоре я занялась «сценарием для «Гармонии», и мне стало совсем ни до чего. А. моей работой почти не интересовался. Иногда я сама ему что-то рассказывала, даже советовалась. В самом начале, например, когда не знала, как подступиться к тексту. Он, как мне показалось, только чтобы отвязаться, предложил начать с аварии. Просто потому, что любой сценарий должен начинаться с какой-нибудь катастрофы, и если ничего лучше не придумывается, то автомобильная авария может выручить хотя бы на первое время.

Это действительно сработало. Конфликт завязался, персонажи распределились, направление прояснилось. При этом мне казалось, что я сама задаю все исходные и придумываю интригу. Теперь я в этом далеко не так уверена. Потому что с ДТП пришлось не только начать, но и закончить. А именно это и было изначальным планом А.

Я все-таки написала сценарий для ГАИ. Он вот-вот запускается на одной из студий.

Затраты А. вполне окупились — чтобы водить меня за нос, понадобилась всего-то пара текстовиков и Дина для технической поддержки.

Как А. направлял меня? Его расчет был предельно простым. Что бы ни было написано в сценарии, все будет кстати. Всякое лыко окажется в строку. Сюжет и персонажи не имеют значения. Важно, чтобы что-то происходило в смысле автомобильной безопасности. Появится фильм или книга комиксов на эту тему — не важно. За этим можно будет подтянуть статьи, рецензии, встречи, разговоры. Клиент должен получить болванку, главным свойством которой должна быть хоть какая-то занимательность.

То, что я работала втемную, при таком подходе давало только дополнительные висты. Не было зацикленности на конечной цели, на заказчике и его задачах. Ко всему этому результат можно было легко подвести задним числом. Пожелания собственно так и формулировались — кампания, которая бы преподносила заботу о безопасности на дорогах как занятие, интересное современному человеку.

При чем тут Земельский? Приплели, чтобы я не соскочила. Ведь обку одурманенная ядовитыми парами Пифия (закончить я планировала, понятное дело, чем-то греческим) выдает свои прорицания, сидя на треножнике. А уж потом жрецы сами расшифровывают ее оракул заказчику.

Вот и в «Пчеле» буквально за одну ночь слепили из того, что я придумала, подходящий сценарий, «по мотивам». Пересмотрели, окорнали.

Главным героем оказался майор Половинкин. Он расследует обстоятельства ужасной аварии. Участники — кто мертв, кто в коме. Но у этого последнего в голове обнаруживается чип, на котором записаны некоторые сведения об аварии.

Половинкин начинает следствие — ищет свидетелей, изучает провоцирующие факторы и находит виновных. Но на следующий день чип все меняет — картина происшествия выглядит совсем иначе. И Половинкин опять вынужден браться за дело. С чистого листа.

В конце концов, оказывается, что виноват был сам водитель, потому что из-за чипа его мысли были далеко, он потерял контроль над ситуацией и не справился с управлением.

Конечно, про синий там нет ни слова. Невозможный для нашей местности цвет. Нереальный.

Стигийский синий (Эпилог)

Коридор той же «европейской клиники», где все начиналось. Камера следует за человеком, который проделывает в точности тот же путь, что и Кадм в 1-й серии. И сам он тоже похож на Кадма. Но виден только частично, со спины.

Человек заходит в помещение, где повторяется мизансцена из начала фильма — ему показывают какие-то топографические картинки на экране компьютера и указывают на место, где в чьем-то мозгу обнаружен странный чип.

Опять проход по коридору. Входят в палату, где в коме лежал лже-Бигенд, та же кровать, тот же больничный антураж. Наезд. Крупный план — это Кадм.

Посвящается А.

июль 2016

Оглавление

СТРЕЛЕЦ

Гризайль (Серия 1, она же пилот)

КОЗЕРОГ

Ноктюрн (Серия 2)

ВОДОЛЕЙ

Морфо (Серия 3)

РЫБЫ

Антоцианы (Серия 4)

ОВЕН

Что-то синее (Серия 5)

ТЕЛЕЦ

Кобальт подглазурный (Серия 6)

БЛИЗНЕЦЫ

Коронный сапфир (Серия 7)

РАК

Цвет морской волны (Серия 8)

ЛЕВ

Некопирующийся голубой (Серия 9)

ДЕВА

Лазурь небесная (Серия 10)

ВЕСЫ

Блё-де-Франс (Серия 11)

СКОРПИОН

E133 (Серия 12)

ЗМЕЕНОСЕЦ

Стигийский синий (Эпилог)

Оглавление

© Елена Рыбалтовская




© 2024 Елена Рыбалтовская
                                                        
cadmus.belle.works

Сайт работает на платформе Nestorclub.com